Бернард Шоу - Пигмалион (пер. Н. Рахмановой)

Дулитл(указывая на свой костюм). Смотрите! Видите вы это? Все это вы наделали!

Хигинс. Простите, что «все»?

Дулитл. Вот это все, говорю я вам. Взгляните на меня! Взгляните на эту шляпу! Взгляните на этот костюм!

Пикеринг. Элиза купила вам эти вещи?

Дулитл. Как же, Элиза! Держи карман шире! С какой это стати Элиза будет покупать мне тряпки?

Миссис Хигинс. Доброе утро, мистер Дулитл. Не угодно ли присесть?

Дулитл(смущенный тем, что не заметил хозяйку дома). Прошу прощения, мэм. (Подходит к ней и пожимает протянутую руку.) Благодарю вас. (Усаживается на тахту справа от Пикеринга.) Совсем я убит тем, что со мной приключилось, ни о чем другом думать не могу.

Хигинс. Что же, черт побери, с вами приключилось?

Дулитл. Да если б это со мной просто случилось, ну, что ж, как говорится, ничего не поделаешь, с каждым может случиться, на то и воля Божья. Так ведь нет, не случилось, а вы это сами со мной сделали. Да, да, вы, лично вы, Генри Хигинс.

Хигинс. Вы нашли Элизу? Остальное неважно.

Дулитл. А вы ее потеряли?

Хигинс. Да.

Дулитл. Ваше счастье. Я ее не нашел, но теперь, после того, что вы со мной сделали, она меня сама живо найдет.

Миссис Хигинс. Но что же такое сделал с вами мой сын, мистер Дулитл?

Дулитл. Что он со мной сделал? Сгубил меня. Лишил покоя. Связал меня по рукам и ногам и отдал в лапы буржуазной морали.

Хигинс(встает и с негодующим видом подступает к Дулитлу). Вы бредите. Вы пьяны. Вы с ума сошли. Я дал вам пять фунтов, после чего имел с вами еще две беседы по полкроны в час. Больше я вас в глаза не видел.

Дулитл. Ах, я, значит, пьян? Да? Я с ума, значит, сошел? Да? А скажите-ка, писали вы письмо одному старому душегубу в Америке, который отвалил пять миллионов на то, чтобы по всему свету основать общества моральных реформ, и просил, чтобы вы придумали для него всемирный язык?

Хигинс. Что? Эзра Д. Уонафелер? Да ведь он умер. (Успокоенный, снова усаживается.)

Дулитл. Да, он умер, а я пропал. Писали вы ему или не писали? Нет, вы ответьте, писали вы ему, что, насколько вам известно, самый что ни на есть оригинальный моралист во всей Англии – это Элфрид Дулитл, простой мусорщик?

Хигинс. А ведь верно, после вашего последнего визита я, кажется, написал что-то в этом духе, ради шутки.

Дулитл. Ничего себе шутка! Она меня доконала, ваша шутка! Он ведь только и дожидался случая показать, что американцы нам не чета. Они, мол, признают и уважают человека за его достоинства, а из какого он класса, им начхать, пусть хоть из самых подонков. Вот эти самые слова черным по белому и записаны в его завещании. А по этому завещанию он из-за ваших дурацких шуток, Генри Хигинс, оставил мне пай в своем тресте «Пережеванный сыр» на три тысячи годового дохода при условии, что я буду читать лекции в его уонафелеровской «Всемирной лиге моральных реформ», когда меня пригласят, но не больше шести раз в год.

Хигинс. Черт побери! (Внезапно развеселившись.) Ну и потеха!

Пикеринг. Вам нечего опасаться, Дулитл: второй раз вас уже не пригласят.

Дулитл. Да тут не о лекциях речь. Я и глазом не моргну, а буду себе читать им эти лекции, пока они на стенку не полезут. Я ведь против чего возражаю – против того, что из меня порядочного сделали. Кто его просил делать из меня порядочного? Жил я в свое удовольствие, был свободен как ветер, а когда хотел, мог из любого джентльмена деньжат вытянуть, вроде как из вас вытянул, Генри Хигинс. Теперь я минуты покоя не знаю. Связан по рукам и ногам, и все кому не лень из меня деньги тянут. «Вам повезло», говорит мой адвокат. «Вот как, – говорю я. – Вы, верно, хотите сказать, что это вам повезло». Помню, когда я был бедняком, довелось мне раз иметь дело с адвокатом – оказалась, понимаете, в моем мусорном фургоне детская коляска. Так адвокат этот только и думал, как бы меня поскорее с рук сбыть. И с докторами та же история – я еще на ногах не держусь, а меня уже норовят из больницы вышвырнуть. Так это мне хоть денег не стоило. А теперь доктора находят, что здоровье у меня слабое и я помру, если они ко мне по два раза на дню не будут заглядывать. Дома мне пальцем не дают шевельнуть: все за меня делают другие, а я за это денежки гони. Год назад у меня на всем белом свете было два-три родственника, да и те со мной знаться не хотели. А теперь их объявилось штук пятьдесят, и всем жить не на что. Живи для других, а не для себя – вот она как обернулась, буржуазная-то мораль. Вы говорите, Элиза потерялась? Не беспокойтесь! Бьюсь об заклад, что она уже у моего подъезда торчит. А пока меня почтенным буржуа не сделали, она себе спокойно цветочки продавала и сама кормилась. Подходит день, когда и вы, Генри Хигинс, начнете из меня деньги тянуть. Придется вам меня учить разговаривать по-буржуазному, просто по-человечески мне теперь говорить не положено. Вот тут-то ваш черед и подойдет. Я так думаю, что вы всю эту штуку для того и подстроили.