Джеймс Джонс: Отныне и вовек

— Где выпивка? — спросил Старк.

— Папочка и мамочка у меня оба французы, — пропищала Жанет. — Ой, у нас правда будет очаровательно!

— Я сейчас принесу, — сказала Сандра. — Чем вы взяли нашу старую стерву? С чего это она вдруг так подобрела?

— Значит, у нас с тобой много общего, — говорил Тербер. — У меня предки тоже французы.

— Деньги, — объяснил Старк Сандре. — Доставай бутылки.

— Скажи, киска, ты меня любишь? — спросил Тербер.

— Люблю, конечно! — радостно взвизгнула Жанет. — Как же не любить? Вытащил меня оттуда. Там ужас что творится!

— Вот и хорошо, — кивнул Тербер. — Я тоже тебя люблю.

— Ох, котик, — вздохнула Сандра, ставя на стол две бутылки. — До чего я тебя люблю! Я уже полтора часа с голоду помираю. Люблю тебя просто жуть!

— Я тебя тоже люблю, — сказал Старк.

— Мы с моим кукленочком будем тут недалеко, — объявил Тербер. — Хотим в ладушки поиграть. Вы тут следите за бифштексами.

Оторвавшись от Сандры — Старк примостился на кресле рядом с ней и обнимал ее одной рукой, — техасец повернулся и посмотрел через плечо вслед Терберу.

— Вы там побыстрее! — крикнул он. — Мы вас ждем.

— Только попробуй сжечь бифштексы! — отозвался Тербер.

Карен Хомс стояла у перил на прогулочной палубе, глядела на тающий вдали берег и думала, как грустно расставаться с этим прекрасным краем.

Она стояла здесь давно. Бросали конфетти, и флотский оркестр играл «Алоха Оэ», потом убрали трап с яркими разноцветными флажками, шумная толпа пассажиров хлынула к перилам помахать провожающим. Потом остался позади Форт-Армстронг, пароход проплыл мимо острова Сэнд и, огибая гряду рифов, взял курс в открытое море; взволнованные, суетящиеся пассажиры начали разбредаться по каютам, а Карен все еще стояла здесь.

Говорили, в древности на Гавайях существовало поверье, что, если снять с себя гирлянду цветов и бросить ее за борт, когда проплываешь мимо мыса Дайамонд, гирлянда предскажет, вернешься ты сюда когда-нибудь или нет. Поэт Дан Блендинг в свое время выжал из этой легенды несколько стихотворений, и они выжали из читателей немало слез; Карен была уверена, что не вернется сюда, но все же решила на всякий случай проверить легенду.

На ней было целых семь гирлянд. Самую нижнюю, из бумажных черно-красных цветов, преподнесли от полка — такие гирлянды дарили всем возвращающимся домой скофилдским краткосрочникам, — поверх нее было надето еще шесть гирлянд, причем каждая следующая была дороже предыдущей: гирлянда из гвоздик от офицерского клуба, потом гирлянда от жены майора Томпсона; от жены командира батальона, где раньше служил Хомс; из цветов имбиря — от жены подполковника Делберта; из цветов пикаки — от генерала Слейтера; седьмая, верхняя, была из белоснежных гардений — эту на прощание купил Хомс. Цветочный воротник из семи гирлянд закрывал ей плечи и доходил до висков.

Дейне-младший, едва пропала необходимость стоять у перил и махать отцу, побежал на корму, где в середине палубы была площадка для игры в «шафлборд», и затеял там возню с двумя мальчишками. Они кричали наперебой: «Ты — фишка!», «Нет, это ты фишка!» — и в подтверждение выпихивали друг друга на расчерченные скользкие квадраты. Свалиться в воду он оттуда не мог, она за него не волновалась, а то, что мальчики царапают площадку для «шафлборда», ее не касается — пусть за этим следят корабельные стюарды. На пароходе она, слава богу, будет избавлена хотя бы от части забот и портить себе настроение не собирается.

Пароход выходил вдоль гряды рифов в открытое море, и за кормой, словно поворачиваясь вокруг оси, выползал город: скопище улиц и переулков, прорезанное магистралями Форт-стрит и Нууану-авеню, напоминало издали муравейник, как, впрочем, напоминает его любой небольшой город, где все сосредоточено вокруг делового центра. Дальше, по склонам холмов, густой пестрой россыпью лепились дома пригородов, и солнечные зайчики весело перепрыгивали с одного окна на другое. Над всем этим неподвижно и мощно возвышались горы, покрытые тропической зеленью, она словно стекала с них языками вниз, грозя затопить улицы и дома, созданные кропотливым трудом человека. А между пароходом и берегом не было ничего — только воздух. Сверху донизу, от неба до воды, все заполнял воздух, и глазу открывался необъятный простор, какой видишь лишь на море или высоко-высоко в горах. Отсюда Гонолулу представал во всей своей красе.

Прямо перед собой она разглядела вдали бухту Кеуало, где стояли на рейде рыбацкие лодки и катера. Сейчас должен показаться парк Моана, а за ним — причал яхт-клуба. Потом будет Форт Де-Русси, потом Ваикики.