Иннокентий Федоров-Омулевский - Проза и публицистика

– Ишь, сибирячка-то у меня чего-то рассохлась,– заметил он мне добродушно, кивнув головой на старушку: – ненастье: поясница-то и мает ее! Дуня! Ду-ня-а-а! Дунюшка! – побудил он кого-то за ситцевым пологом.– Вставай-ко-о! Бог гостей дал, самоварчик станем ставить: ишь, сибирячка-то у нас не может...

За пологом кто-то потянулся, тихо вздохнул, тихо зевнул, зашелестело платье, и вслед за тем оттуда показалась полуодетая девушка с большими заспанными глазами, хорошенькая, стройная, напоминавшая ростом и чертами лица старушку. Она неловко поклонилась и стыдливо прошла мимо меня в сени.

– Это, видно, ваша дочь? – обратился я к старушке.

– Дочка, государь мой... семнадцатый годок пошел осенью.

– А кто же на полатях спит?

– Сыночек, государь мой... по двадцатому годку... Иваном зовут. Ишь, умаялся день-от, Христос с ним! – прибавил от себя старик, как бы извиняясь передо мной за крепкий сон сына.– Погоняли его сегодня порядком: товары возили.

В эту минуту девушка вернулась в избу за самоваром. Я пристально заглянул ей в лицо и догадался, какой красавицей была ее мать в свое время...

Пока вносили мои вещи и шли необходимые приготовления к чаю, я попотчевал хозяина водкой, налил еще полстакана и предложил его старушке:

– Выпейте-ка, бабушка: вам будет легче.

– А и то уж разве выпью, государь мой; может, и взаболь полегчает: спинушку-то всю разломило у меня... Ахти-хти-хти-хти, господи, господи!

Старушка выпила и усердно поблагодарила.

– Ты у меня смотри, сибирячка, не загуляй! – шутливо сказал ей старик.

Старушка, охая, засмеялась.

– А ведь и взаболь будто полегчало малехонько! – заметила она, несколько оживившись.

Меня, помню, еще и раньше удивило, что хозяин назвал свою жену сибирячкой; теперь это название, повторенное несколько раз сряду, вдруг почему-то особенно заинтересовало меня. За разрешением моего недоумения я обратился прямо к старушке:

– Отчего это он вас, бабушка, все сибирячкой зовет?

Старушка заметно смутилась от неожиданного вопроса.

– Дак кто его знает! – отвечала она неохотно, даже как будто с легкой досадой.– Вишь, ведь он, слышь ты, греховодник у меня...

– Случай с нею такой был, сударь...– объяснил мне старик, поглаживая бороду.

– Какой же такой случай? – спросил я снова, весь заинтересованный.

– Не слушай ты его, греховодника! – обратилась ко мне старушка, тревожно взглянув на дочь, которая в уголку пила в это время чай.– Право, болтает, чего не надо! Ахти-хти-хти-хти, господи, господи!

И она снова заохала, но на этот раз уже заметно притворно.

– Вот ужо молчите, она вам порасскажет, как накушаетесь чайку; молодец ведь она у меня... бывалая! – сказал мне старик весело и самодовольно.– Ничего, сибирячка-а! все единственно, что попу, что хорошему человеку каяться... – обратился он ободрительно к жене.

– Ну уж ты, Тимофеич, право...– махнула она рукой и отвернулась к печи.

Чай отпили. Во все время, пока Дуня убирала со стола; чашки и самовар, я сидел как на иголках от нетерпения. Наконец старик пожелал мне покойной ночи и отправился вместе с дочерью спать на другую половину дома, несмотря на все мои доводы и отговорки, что я не люблю спать на перине, что это мне даже вредно, хотя, признаюсь откровенно, после утомительной дороги в три тысячи верст с лишком для меня ничего не могло быть соблазнительнее мягкой постели.

– А уж сибирячка моя пускай с вами тут остается; у ней уж это самое любимое место на лавочке: ишь, теплее старым-то костям возле печи. Она вам ужо порасскажет тут про старину-то свою, про бывальщину; одно слово, мастерица сказки сказывать! Вы только не пообидьте ее у меня, смотрите: ишь ведь седьмой десяток в начале пошел, а сама все чернобровая, как есть кралечка! – пошутил с нами на сон грядущий старик, торопливо выходя из избы.

Следом за ним привезший меня дружок вскарабкался на полати и почти тотчас же захрапел на всю избу. Старушка раза два слабо охнула, как будто желая дать мне этим почувствовать, что рассказывать она не в состоянии. Я, однако ж, не терял надежды, задул свечу, наскоро разделся и лег или, лучше сказать, утонул в пышном пуховике.

– Покойно ли тебе там, государь мой? – справилась она у меня, может быть, нарочно отводя мои мысли в другую сторону.

– Очень, очень хорошо; лучше не надо... А что же вы мне не расскажете про случай-то ваш, бабушка?

– Слушай ты моего старика! Есть у него, пожалуй...

– Да нет,– прервал я ее,– в самом деле, расскажите... пожалуйста! Или вы меня почему-нибудь за нехорошего человека принимаете?