Иннокентий Федоров-Омулевский - Проза и публицистика

Старушка остановилась, едва переводя дух. Хотя в избе было и темно, но мне как-то сердцем виделось, что по увядшему лицу ее текли горячие слезы, такие же юные и свежие, как ее рассказ, такие же горькие, как его содержание, и такие же мучительные, как ее душевная рана, не зажившая вполне до такой глубокой старости!

– А с Филиппом-то, бабушка, вы так уже больше и не встречались, что ли? – спросил я погодя, когда она немного поуспокоилась.

– Чего ты это, государь мой! а старик-от мой на что? Он ведь и был Филипка-то!

Неожиданность этого ответа чрезвычайно сконфузила меня: я только теперь вспомнил, что действительно хозяина моего звали Филиппом Тимофеичем.

– Да он еще чего сделал, Тимофеич-то мой! – прибавила неожиданно старушка, видимо довольная своей памятью.– Он вот какую, государь мой, штуку удрал... Как приехал из Москвы-то да как про меня ему все рассказали, он и поди к губернатору: "Заел ты, мол, ваше превосходительство, мою Настю! Подлец, мол, ты!" Вот чего! Так мы по одной дорожке с ним и пошли; он ведь это нарочно для того и сделал. А обвенчались уж мы с ним здесь, на поселении то есть, много годков спустя. А только, могу тебе сказать не хвастаясь, государь мой, я ему в руки досталась как есть голубицей невинной... вот те Христос! Хоть его самого спроси... Это уж как перед богом! Одначе, государь мой, приятного тебе сна желаю! – заключила со вздохом старушка.

Я от всего сердца пожелал ей того же. Но сам я долго не мог заснуть: перед глазами у меня беспрестанно восставала, со всеми своими действующими лицами, эта вопиющая драма, ежедневная, правда, но, может быть, потому именно и неведомая счастливым и сильным мира сего... Зато, когда на другой день я проснулся в одиннадцать часов утра, мне живо почувствовалось, что нигде еще не засыпал я, совершенно уверенный в своей безопасности, с таким наслаждением и беспечностью, как заснул под кровом этой энергической пары!

День стоял чудесный: теплый, светлый. Лошади мои были уже готовы. Вся семья вышла проводить меня, как родного, до ворот своего дома.

Я, признаюсь, едва не заплакал, садясь в кибитку: так мне было жаль оставлять этих добрых, простых людей... Сын хозяина, красивый парень, каких мне редко удавалось видеть, молодецки вскочил на козлы. Сестра вынесла ему позабытые рукавицы; он игриво ущипнул ее за шею, а она поправила ему за это волосы под шапкой...

– Ну, с богом! Трогай, парень! – заключил хозяин наше трогательное прощание.

– Напредки просим тебя, государь мой! – кланялась мне любовно старушка.

– Лихом не поминайте! Смотри, Ваня, шапку не потеряй! – кричала Дуня.

Но мы уж мчались во весь дух свежих сил...

Предлагаемый том включает основные прозаические сочинения И. В. Федорова-Омуловского, в том числе публицистику. Исключение составляет лишь роман "Шаг за шагом", неоднократно издававшийся в советское время. В настоящее издание включены произведения, опубликованные в дореволюционном (Омулевский (И. В. Федоров) Полн. собр. соч. в 2-х т. Спб., 1906) и советском изданиях (Омулевский И. Шаг за шагом. Романы, рассказы. Иркутск, 1983. "Литературные памятники Сибири"). Часть прозаических сочинений И. В. Омулевского впервые вводится в научный и читательский обиход, печатается с черновых автографов, хранящихся в личном фонде писателя (ЦГАЛИ, ф. 371, ед. хр. 2, 5, 6). Публицистика воспроизведена по журнальным публикациям 70–80-х гг. XIX в.

И. В. Омулевский много и активно печатался в периодической прессе демократического направления: "Современнике", "Русском слове", "Искре", "Будильнике", "Женском вестнике", "Луче", "Петербургском листке", "Наблюдателе", "Веке", "Художественном журнале", "Живописном обозрении" и "Восточном обозрении", позже перенесенном из Петербурга в Иркутск. В Сибири он сотрудничал в газете "Амур" и других местных изданиях. Цензурный гнет, зачастую прямое запрещение уже подготовленных публикаций и, кроме того, многочисленные технические изъяны (неточное написание собственных имен, географических названий, многочисленные стилистические погрешности) сказались на особенностях многих текстов, специфических трудностях работы с ними.

Яркая гражданственность, все более углублявшаяся революционность И. В. Омулевского вызывали усиленное внимание цензуры к его сочинениям. В фонде Главного управления по делам печати (ЦГИА СССР, ф. 776) и в фонде Петербургского цензурного комитета (ЦГИА СССР, ф. 777) сохраняется множество дел о их запрещении. Сошлемся в этой связи всего на один пример – "О запрещении стихотворения "Почему?" для ж. "Дело". 10 февраля 1872 г. Петербургскому цензурному комитету вменялось "стихотворение Омулевского "Почему?" к напечатанию не допускать" как "содержащее протест против социального положения нашего общества". Приведем и текст запрещенного стихотворения, характеризующего политические настроения писателя: