Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— Ужасная участь! — соглашался Гольфин. — Но вы сами виноваты. Зачем вы в тот вечер пошли на маскарад?

— Вы правы, тысячу раз правы. На любого может найти затмение.

Гольфин развлекался тем, что пичкал сержанта глупыми выдумками. Он убедил его, что Наполеон был замечательным тенором, Эрнан Кортес {282} — знаменитым тореро, а Игнатий Лойола {283} основал первую железнодорожную компанию. Он нес немыслимую чепуху насчет журналистов, принадлежащих к обществу франкмасонов и к тайным анархистским организациям. Гольфин красочно рассказывал Рамосу, как проходят у этих людей таинственные подпольные сборища.

— И они не верят в бога? — спрашивал сержант.

— Нет… Вернее сказать, одни из них поклоняются сардинке, другие — двуглавому ослу, которого они увенчивают цветами и называют Буцефалус Рухлядинус, потому что он очень старый. Я полагаю, что это так называемый сатанизм, то есть они поклоняются сатане.

Лицо Рамоса перекашивалось смешной гримасой ужаса. В другие дни Гольфин беседовал с сержантом на медицинские темы, рассказывая о присутствии в организме хлоро-борно-натриевых растворов, представляющих серьезную опасность для здоровья, о геморроидально-пульмонарной чуме и о грануляционно-кипящем пульсе. Иногда, желая подшутить над сержантом и посмотреть, до каких пределов доходит его легковерие, Гольфин спрашивал Рамоса, видел ли он на Кубе дерево, на котором растут сигары. Тут уж Рамос принимался хохотать над невежеством и наивностью журналиста и подробно объяснял ему, как растет табак и как его обрабатывают на сигарных фабриках Антильских островов. Гольфин отвечал, что он хорошо знает, как растет табак, хотя иногда листья этого растения так свертываются, что становятся похожими на готовые сигары, и вот тогда-то табак в шутку называют сигарным деревом.

Рамос обычно носил пристежной целлулоидный воротничок, который он унаследовал от мужа вдовы, ставшей его женой; иногда сержант снимал его и оставлял на вешалке. Однажды Гольфин поджег его спичкой, а потом убедил Хосе, что воротничок самовоспламенился от жары. Еще одна из шуток, жертвой которых стал бывший сержант, заключалась в том, что Гольфин, сговорившись с каким-нибудь коллегой, делал вид, будто не понимает Рамоса. Скажем, швейцар появляется в редакции и докладывает:

— Приходил мальчик из типографии с оттисками и сказал, чтобы вы их исправили и вернули обратно; а еще он сказал, что нет оригинала одной полосы и его надо прислать.

Гольфин поднимает голову и с отсутствующим видом спрашивает:

— Кого прислать? Мальчика?

— Да нет же. Оригинал полосы.

— Какой полосы? Ничего не понимаю. Вы говорите, что, как только исправят полосу, пришлют мальчика. Ты что-нибудь понял, Вильяверде?

— Я? Нет.

— Но ведь дело-то яснее ясного, — злится сержант.

— Не обращайте на Гольфина внимания — он вечно не в духе, — успокаивал сержанта Тьерри, чтобы оградить его от новых шуток журналиста.

Когда редакция и дирекция были наконец сформированы, сотрудники газеты взялись за дело и принялись строчить небывало дерзкие статьи, в которых безжалостно изобличали как друзей, так и недругов.

Вышел первый номер «Шута». В нем были напечатаны скандальные вещи буквально обо всем Мадриде — о политических деятелях и литераторах, о генералах и артистках, о комиках и аристократах. В кафе, казино, кружках только и разговору было что о новой газете.

— Это же просто непристойно! — возмущались здравомыслящие журналисты. — Такие газетенки, которые без всякого повода оскорбляют и чернят всех и вся, надо немедленно закрывать. Куда смотрит полиция?

Аристократ-англоман, отец княгини, прочитав первый номер «Шута», уже не смог бы сказать:

— Сеньор Тьерри — благовоспитанный человек.

Несмотря на враждебный прием у большинства читателей, дон Хасинто Паласио дель Кампо был доволен, администратор дон Мелитон Гарсиа — тоже.

— Ничего! — подбадривали они друг друга. — Мало-помалу наш «Шут» выйдет на большую дорогу.

Тьерри лично вел в газете раздел под заголовком «Диалоги мертвецов XIX века», которые публиковал за подписью «Менипп {284} ».

Он составил несколько остроумных диалогов. Первый из них происходил между Хароном {285} и нефтепромышленником. Харон жаловался на недостаток бензина для своей моторной лодки, а также на то, что многие мертвецы рассчитываются фальшивыми деньгами или вовсе не расплачиваются за перевоз через Ахерон, поскольку за душой у них ни гроша и билет им купить не на что.