Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

Нередко от него можно было слышать:

— Так ноступать еще не стремя. Этот человек несет околестницу.

Когда на его остроумие не обращали внимания, дон Мелитон подталкивал собеседника локтем, чтобы заставить оценить остроту. Он огорчался, когда его юмористические находки оставались незамеченными.

Была в редакции еще одна занятная личность — швейцар, друг дона Хасинто, в прошлом сержант, служивший на Кубе; все знакомые звали его сержантом Рамосом. Хосе Рамос, серьезный хмурый мужчина лет тридцати с лишним, с квадратной головой, неподвижным и как бы слегка удивленным лицом, короткими усами и волосами ежиком, приехал с Кубы. По его собственным словам, он сколотил там небольшое состояньице тысяч в двадцать дуро, нагрев руки на солдатском довольствии. На острове он свел дружбу с выдающимися людьми, в частности с негром Кинтином Бандерасом, ставшим во время восстания генералом. Рамон рассказывал о подвигах кубинских разбойников, которых он именовал дезертирами, но с которыми был связан и, возможно, состоял даже в сговоре. Много говорил он и о ньяньигос {281} .

В один прекрасный день, сочтя себя уже достаточно богатым, Хосе вложил свой капитал в частный банк и надумал посетить мать-родину. (Говоря об Испании, он всегда называл ее не иначе как матерью-родиной.) Находясь в Мадриде, Рамос узнал, что дела его банкира пошли плохо. Сержант решил немедленно вернуться на Кубу, но этому воспротивились его родители. Тогда, желая, насколько возможно, забыть о своей неудаче, он как-то вечером отправился — употребляя его выражение — на маскарад. Там Рамос свел знакомство с некой смуглой курносой и зажигательной вдовушкой, увлекся ею и надел на шею супружеское ярмо. Между тем кубинский банкир его объявил себя банкротом. Так разорившийся Хосе застрял в Мадриде с женой, детьми и без гроша в кармане.

— Вот видите, — говорил сержант Рамос тем, кто соглашался его слушать, — на Кубе у меня было двадцать тысяч дуро, и я собирался жениться на богатой мулатке, а здесь сижу без гроша и женат на бедной испанке.

— Да, тут вы дали маху, — поддакивали ему.

— Зачем я надумал посетить мать-родину? — задавал себе риторический вопрос сержант. — Зачем в тот вечер меня черт понес на маскарад? Эта женщина погубила меня. По правде говоря, когда я разорился, мне следовало покончить с собой, да смелости не хватило. У сержанта Рамоса не хватило смелости! — добавлял он саркастическим тоном, словно подобное утверждение казалось ему совершенно невероятным.

— Ну, это уж вы через край хватили, — замечал кто-нибудь.

— Вот увидите, однажды в моем доме прогремит выстрел. А почему? Потому, что я продырявлю себе башку, так я устал от подобной жизни.

Несмотря на то что сержант Рамос рисовал свою жизнь в мрачных и жутких тонах, она, видимо, была отнюдь не такой уж безотрадной: недаром друзья и знакомые фамильярно величали его веселым именем Пепито. Недовольство же сержанта супругой объяснялось, в частности, тем, что жена заставляла Хосе донашивать одежду ее покойного мужа и отбирала у него все заработанные деньги.

— Вот как со мной обращаются! — восклицал Рамос в компании приятелей. — Я должен донашивать вещи покойничка.

Рамос, любитель порядка и субординации, нашел в жене достойную пару. Если он поздно являлся домой, бывшая вдова ехидно спрашивала:

— Мне думается, ты уже поужинал, Пепито?

— Да., да, я ужинал, — мрачным тоном отвечал муж.

— Ты же знаешь, в нашем доме никого не ждут. Такой уж у нас обычай.

— Знаю, знаю, — бросал взбешенный Хосе.

— Вот и хорошо. Пойди вытри посуду.

И сержант, чертыхаясь и бормоча проклятья, шел перетирать посуду и заодно съесть кусок хлеба, обмакнув его в соус, оставшийся в кастрюле.

Беды сержанта Рамоса только смешили сотрудников газеты. Они умышленно вызывали его на разговоры о матери-родине и маскараде. На своем жаргоне маскарадом он называл обычные танцы, устраивавшиеся в разных театрах. Злобный, как обезьяна, Гольфин нарочно рассказывал ему вымышленные истории о якобы вернувшихся с Кубы испанцах, которые еще на острове выгодно пристроили свои деньги, получают до десяти процентов годовых и переженились на богатых кубинках, наплевав на то, что у них кожа цвета корицы. Сержант Пепито Рамос, не понимавший шуток, верил всему и восклицал:

— Да-да, одному мне не везет! Зачем я решил посетить мать-родину? Вы только подумайте: я был помолвлен с богатой мулаткой, а я взял и притащился сюда, женился на вдове и работаю черт знает кем!