Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

Ужин был изысканный и долгий. Тьерри сидел слева от княгини и почти весь вечер оживленно беседовал с нею. Княгиня жила и в Польше и в России, и ее совершенно покорили внутренняя сила и страстность славянского мира. Рассказывала она непринужденно и пылко: ей было чуждо обычное ханжество испанской аристократии. Она читала Достоевского, который потряс ее.

Конча, улыбаясь, поглядывала на Тьерри, без умолку болтавшего с княгиней. За нею старательно ухаживали дипломат-пруссак и Альфредиссимо. Она отлично знала немецкий и говорила на нем так же бегло, как по-испански с Альфредиссимо. Тьерри выпил немного лишнего. Рейнское вино в бокалах из резного хрусталя казалось ему праздничным, утонченным, восхитительным напитком. Возбуждение развязало ему язык, он говорил оригинально и с блеском.

В конце ужина подали шампанское, кофе и сигары, после чего гости перешли в салон, где, куря и беседуя, просидели до трех часов ночи и лишь под утро разъехались по домам, с наслаждением сознавая, что сегодняшний вечер был одним из немногих поистине приятных вечеров в их жизни.

За эти недели Тьерри добился такого успеха в обществе, что его стали приглашать и в другие аристократические дома, где он познакомился со многими дамами. На светских раутах Хайме, не таясь, высказывал свои бунтарские взгляды.

— Но вы же не республиканец, — напоминали ему дамы.

— Нет, не республиканец. Я — анархист.

— Ба! Все это глупости.

Другие удивлялись:

— Вы, человек с французской фамилией, уроженец Северной Америки, и вдруг интересуетесь нашей политической жизнью?

Хайме уверял и клялся, что он — испанец до мозга костей, но никто не принимал его клятвы всерьез.

Видя, что Тьерри вошел в моду, Альфредиссимо, всегдашний поклонник успеха, пригласил Хайме поужинать в компании нескольких аристократов в одном, по его словам, только что открывшемся ресторане. Альфредиссимо был сама любезность и услужливость: он всегда со всеми соглашался, всегда был готов оказать услугу друзьям и знакомым.

Несмотря на тщательно составленное меню, ужин, стоивший больших денег, не удался: его устроитель не сумел задать верный тон.

После ужина маркиз де Киньонес, зная, что Хайме живет на окраине города, вызвался отвезти его домой. Садясь в свою двухместную коляску, маркиз с неудовольствием и с какой-то педантичностью в голосе посетовал:

— Ну и ужин устроил этот бедняга Альфредиссимо!

— А что случилось?

— Масло прогоркло, бордо пахло пробкой. Это было невыносимо.

— Я ничего не заметил.

— Уверяю вас, вино было совершенно bouchonné [68].

Тьерри чуть не расхохотался. Вот она, человеческая благодарность! Альфредиссимо из кожи лезет, чтобы угодить надменным аристократам, а чем ему платят? Насмешками и упреками чуть ли не в лицо, словно это он виноват, что масло оказалось прогорклым, а вино — bouchonné.

«Вообще-то он человек неплохой, но подобное обращение заслужил, — думал Хайме. — Он наверняка не решился бы истратить даже четвертой части просаженных сегодня денег, если бы пригласил поужинать не аристократов, а Платона {273} вместе с Галилеем {274} и Пастером {275} . Его порок — пристрастие к знати».

Несмотря на то что Конча Вильякаррильо считала себя женщиной непритязательной и со скромными запросами, она навязала Тьерри образ жизни, который был не по плечу человеку со скромными средствами. Ему приходилось идти на расходы, посильные только для богача, и денежные дела его, видимо, сильно пошатнулись. Снять ложу, купить подарок, пригласить нескольких человек в ресторан — все это было в порядке вещей, а элегантнейшие дамы ежедневно с удовольствием принимали приглашения Тьерри и, словно простые работницы, позволяли ему расплачиваться за них. Нередко Тьерри нанимал экипаж сеньора Бенигно и отправлялся с Кончей в Касадель-Кампо, в Эль-Прадо или в королевские угодья в Сарсуэле. У них бывали восхитительные дни, которые они проводили совсем как дети: сидели на траве под дубами, любовались далекой Гвадаррамой, наблюдали за куропатками и ланями, резвившимися в зарослях. Вечером они шли в театр, а потом в кафе, где оставались часов до трех утра.

Когда Хайме рассказывал дону Антолину о своих заботах и печалях, священник поучал его:

— А ты гони в шею этих вампиров: все эти дамочки — сущие вампиры.

Слова «вампиры» и «дамочки» священник произносил медленно и нарочито отчетливо, что придавало его речи подчеркнуто деревенский колорит.