Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

Он начал получать также странные анонимные письма, в которых ему обещали сообщить любопытные подробности относительно Кончи и ее мужа и назначали свидания на бульваре Ла-Кастельяна. Тьерри пришел туда вечером в указанный час и встретился с Лолой Валькирией. Она-то и вылила ему на голову целый ушат грязных сплетен о приятелях и подругах Кончи. Все ее друзья-мужчины, оказывается, были гомосексуалистами, женщины — лесбиянки. Поразмыслив, Тьерри понял, что все это сплошной вымысел, а Лола — интриганка и лгунья, хотя, может быть, лжет она бессознательно, веря в свои выдумки. На второе свидание с нею он не пошел. Лола долго преследовала его письмами и таинственными предостережениями; наконец, это ей наскучило, и она оставила его в покое.

На какое-то время Тьерри был напуган слежкой Сильвестры и Бельтрана и тяготился их любопытством, однако потом он сделал их, равно как и дона Антолина, своими наперсниками и начал рассказывать им о своей любви, не пренебрегая даже интимными подробностями.

— Эта блажь у тебя пройдет, — уверял его дон Антолин, накладывая себе в тарелку бобы.

— Не понимаю, что же такое, в конце концов, любовь — реальность или самообман? — восклицал Хайме. — Но все равно, реальность ли это чувство или обман, оно причиняет боль.

— Не думаю, что это реальность, — отвечал дон Антолин, держа краюху хлеба в руке. — Все это выдумки.

— Если верить книгам, в любви действительно много надуманного, — продолжал влюбленный, — и тем не менее она — реальность. Ты же видишь, мне даже есть не хочется.

— А ты попробуй, дружище, попробуй. Аппетит приходит во время еды.

— Это ужасно! — сокрушался Тьерри. — Любить женщину, о которой все говорят, что она не вызывает даже уважения!

— Полно тебе! Вся эта любовь — словоблудие декадентов и заумь стихоплетов.

— А вот для меня она — настоящее несчастье.

— Если ты скажешь, что в душе раскаиваешься в своей любви, потому что вы совершаете прелюбодеяние, то я с тобой соглашусь.

— Греха я не боюсь, — раздраженно отвечал Хайме. — Прелюбодеяния для меня не существует. Эта женщина дарована мне самой природой, потому я люблю ее, а она — меня.

— Но женщина эта соединена святыми узами брака с другим мужчиной, — не уступал священник.

— Какое это имеет значение? Я готов убить ее мужа, как крысу.

— Не говори так, сын мой, не говори так! Предупреждаю тебя, Хайме, любострастие — смертный грех.

— Вот уж что мне совершенно безразлично!

— Как это безразлично? Разве ты не христианин?

— Сам не знаю.

— Разве тебя не крестили?

— Не задавай глупых вопросов.

— Не говори так, не говори так. Повторяю тебе: это смертный грех.

С этими словами отец Антолин наполнял стакан вином, одним глотком осушал его и прищелкивал языком от удовольствия. Потом, развивая свои теории, он пускался в схоластические разглагольствования, а Бельтран слушал и высмеивал его. Пародируя краснобайство священника, фонарщик обычно рассказывал следующий анекдот: «Один пастух признался на исповеди, что как-то раз, в пост, когда он делал сыр, несколько капель молока брызнули ему в рот и он с удовольствием проглотил их, а это большой грех. Священник возьми и спроси его: «А не грабил ли ты с другими пастухами путников?» — «Конечно, грабил, и очень часто, — ответил пастух, — но к этому занятию мы уже привыкли, и оно нашу совесть не обременяет».

Священник считал любовь блажью, грехом, похотью и сладострастием. Он не делал различия между женщиной, имевшей одного любовника, и девкой из публичного дома, а если и делал, то в пользу обитательницы дома терпимости, которая грешит, чтобы заработать на жизнь.

— Лично меня идея греха не волнует, — возражал Тьерри. — Да я в нее и не верю.

— Но другой идеи нет, а эта, единственная, пребудет с нами всегда.

— Ну, это еще неизвестно.

Когда священник излагал свои мысли с особенной убежденностью, Тьерри недоуменно смотрел на него. «Боров-то наш верит в это!» — удивлялся он про себя.

Когда дону Антолину казалось, что его долгая проповедь была слишком резка, он, чтобы угодить Хайме, просил:

— Ну-ка, почитай нам что-нибудь из своих творений.

Тьерри доставал рукописи «Метаморфоз» и «Нескромных откровений» и читал свою велеречивую прозу, перемежая пантеистические гимны природе и необузданным инстинктам со страстными и циническими периодами, бичующими общество. Кое-что Бельтран слушал с удовольствием, а кое-что ему не нравилось, и он неодобрительно качал головой.