Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

К компании часто присоединялся маркиз де ла Пьедад {207} , личность более чем сомнительной репутации, порою откровенно хваставшийся своими извращенными наклонностями. Этот жирный и наглый аристократ был циником. Он любил повторять:

— Вам-то легко обделывать ваши любовные делишки, а вот представьте, каково мне!

— Да, мы себе это представляем, — с комичной серьезностью отвечал Гевара.

Маркиз, крупный тучный мужчина с лоснящейся кожей и уже седой бородой, был завзятым театралом и гонялся по улицам за солдатами. На вид он казался человеком весьма решительным и смелым, что позволяло журналисту Агилере в шутку утверждать:

— Став маркизой, он не теряет мужества.

Кое-кто величал его Божественным маркизом. Думаю, что эпитет этот был подсказан слащавой риторикой д’Аннунцио {208} — маловероятно, чтоб де ла Пьедада именовали так в память божественного Аргуэльеса {209} , героя времен ныне совершенно забытых.

Другой примечательный человек среди этой заурядной братии, дон Гильермо Гарсия Флорес, бывший коммерсант, состоял в молодости служащим фруктовой компании и был отправлен ею в Лондон. В Англии он сколотил небольшое состояние и стал заядлым англофилом. Со временем, видимо, благодаря самовнушению во всем его облике появилось нечто английское.

Дона Гильермо снедало наивное тщеславие. Все, связанное с аристократией, приводило его в восторг. Человек уже пожилой, он был полон юношеских иллюзий. Ходить в Королевский театр, выезжать на прогулку в карете какого-нибудь вельможи, здороваться с маркизой или герцогиней — все это было его заветной мечтой. Дон Гильермо постарался стереть все воспоминания о своей былой коммерческой карьере. Жил он в одной из центральных гостиниц города: ее хозяин сделал бывшему негоцианту большую скидку, так как в случае необходимости дон Гильермо писал ему деловые письма на французском и английском языках, а когда появлялся какой-нибудь именитый иностранный гость, не отказывался сопровождать постояльца и, по-видимому, бесплатно служить ему чичероне и переводчиком. Дон Гильермо выдавал себя за человека, занимавшегося в молодости дипломатией. Он обладал удивительным умением бережно носить одежду: у любого другого она выглядела новой месяца три-четыре, у него — два-три года. Дон Гильермо был членом правления одного аристократического казино и извлекал из этого немалую выгоду: умело используя прислугу и экипажи для того, чтобы угодить своим знакомым по гостинице, и ловко торгуя газетами и почтовой бумагой, он ухитрялся за счет этих хорошо продуманных операций покрывать свои членские взносы.

Карлос, или Карлитос, Эрмида был сыном чиновника отдела содействия социальному развитию, учреждения, которое несколько лет тому назад входило в состав гражданской администрации в центрах провинций. Его мать, уроженку Бургоса, звали донья Антониа Гонсалес Вильялобос. Этой сеньоре, внучке бригадного генерала и дочери майора, казалось, что, вступив в брак, она опустилась на несколько ступеней общественной лестницы и непременно должна опять подняться повыше.

Отец Карлоса служил в различных провинциальных центрах и, получив чин столоначальника первого класса, был переведен в Мадрид. Человек он был непритязательный, а если иногда и настаивал, чтобы подчиненные называли его «ваша милость», то такое скромное требование свидетельствовало лишь о том, что он не хватал звезд с неба и не страдал чрезмерным самомнением. Когда он скончался, вдова его осталась с сыном, уже юношей, и двумя дочерьми. Семья жила на кое-какие сбережения и небольшую вдовью пенсию, еле-еле сводя концы с концами. Донье Антонии и старшей дочери Аделаиде пришлось начать работать.

Карлос, окончив среднюю школу в Бургосе, не смог продолжать учение из-за отсутствия средств. Донья Антониа очень сожалела об этом, но не потому, что Карлос отличался необыкновенными способностями, а потому, что считала высшее образование единственным способом, с помощью которого молодой человек из хорошей семьи, вроде ее сына, может достичь благополучия в жизни.

Карлитоса держали в гимназии благодаря протекции. Он не проявлял ни малейшей склонности ни к наукам, ни к искусству, ни к сочинению стихов. Он не был озорником, а скорее вялым, малоподвижным и не очень-то сообразительным мальчиком: никакой фантазии, один скрытый эгоизм, замешанный на притворстве и лицемерии, и вера в то, что в жизни самое главное: практичность и трезвый взгляд на вещи.