Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— Интересно, интересно, объясни-ка это получше, Авель!

— Все очень просто. Умы примитивные, вульгарные, не могущие возвыситься над посредственностью, не переносят успеха других и стремятся поэтому напялить и на них мундир общепринятой догмы, скроенный по единому образцу, лишь бы те ничем не выделялись. В основе всякой ортодоксии, поверь, будь то в религии, будь то в искусстве, лежит зависть. Все мы имеем возможность одеваться, как нам заблагорассудится, но один шьет себе наряд оттеняющий природное изящество фигуры его владельца, и таким образом привлекает к себе внимание женщин, — другому же человеку, вульгарному и безвкусному, вздумай он подражать, тот же костюм пошел бы как корове седло. Потому-то люди вульгарные, бездарные и безвкусные — а это все завистники — и измыслили некое подобие мундира, некую единообразную моду, а мода — один из видов ортодоксии. Не обманывайся, Хоакин: то, что именуют опасными, безбожными, неправедными идеями, — это лишь те идеи, которые не подходят для нищих разумом, для тех, кто не имеет ничего своего, ни капли оригинальности, а разве только обычный так называемый здравый смысл да запас общепринятых суждений. Всего больше ненавидят они воображение, ибо сами отродясь его не имели.

— А даже если бы так оно и было на самом деле, — воскликнул Хоакин, — разве те, кого презрительно называют вульгарными, примитивными посредственностями, разве не имеют они права на самозащиту?

— А ты помнишь, как в прошлый раз ты защищал в моем доме Каина, этого великого завистника, а потом еще в своей незабываемой речи, которую я и умирая буду помнить, в той речи, которой я так обязан своей репутацией, разве ты не учил нас, не учил меня понимать душу Каина? Но ведь Каин уж ни в коем случае не был примитивным, не был вульгарным, не был посредственностью…

— Зато он был отцом всех завистников…

— Да, но это была совсем иная зависть, ничего не имеющая общего с завистью этих людишек… В зависти Каина было величие; зависть же фанатичного инквизитора — нечто ублюдочно жалкое, ничтожное. И мне грустно видеть тебя среди подобных инквизиторов.

«А ведь он, — размышлял по его уходе Хоакин, — просто читает в моей душе! И притом, кажется, вовсе не подозревает того, что происходит во мне. Он размышляет и говорит, как рисует, не зная, что говорит и что рисует. Он весь — интуиция, хоть я и пытаюсь усмотреть в нем рассудочного ремесленника…»

Хоакину стало известно, что Авель завел интрижку с одной своей натурщицей, и это еще больше утвердило его в прежнем мнении, что женился он на Елене вовсе не по любви. «Они поженились, — рассуждал Хоакин, — нарочно, чтобы унизить меня. Ведь совершенно очевидно, — продолжал он рассуждать, — что Елена не любит его и не может любить… Она никого не любит, она не способна на нежные чувства; она всего лишь красивый футлярчик для тщеславия… Только из тщеславия и презрения ко мне она вышла за него замуж, из тщеславия или просто из каприза она способна и изменить мужу… Пожалуй, даже со мной, Хоакином, руку которого она когда-то отвергла…» И в нем снова вспыхнуло прежнее чувство к Елене, которое, казалось, и не тлело уже под слоем давно остывшего пепла, которое, казалось, давно заморозил лед ненависти. Да, да, несмотря на все, он продолжал оставаться влюбленным в эту королевскую паву, кокетку, натурщицу своего мужа. Конечно, Антония была во всех отношениях достойнее ее, но Елена осталась Еленой… К тому же месть… Что может быть сладостней мести? Ничто так не согрело бы заледенелое сердце!

И как-то, улучив час, когда Авель отсутствовал, Хоакин отправился к нему домой. Его встретила Елена, та самая Елена, перед обожествленным ликом которой он столь тщетно молил о защите и спасении.

— Авель мне говорил, — сказала ему кузина, — что ты ударился в религию. Это Антония склонила тебя к религии или, наоборот, религия помогает тебе избегать Антонию?

— Не понимаю.

— Дело в том, что мужчины часто становятся благочестивыми либо по наущению своих супруг, либо стремясь под любым предлогом видеться с ними пореже…

— Есть и такие, которые бегут от своих супруг вовсе не для того, чтобы посещать церковь.

— Есть и такие.

— Да, есть. Впрочем, твой муж, который наболтал тебе обо мне, кое-что мог бы по этому поводу порассказать… Да и, кроме того, молюсь я не только в церкви…

— Еще бы! Всякий благочестивый человек должен молиться прежде всего дома.

— Я и молюсь дома. Главные свои молитвы я обращаю к пресвятой деве, которую прошу защитить и спасти меня.