Эдит Уортон - Запоздалое понимание

Пока официальные органы расследования работали не покладая рук, Мэри перерывала бумаги мужа в поисках каких-либо неизвестных ей предшествующих сложностей, затруднений или обязательств, которые могли бы пролить свет на его исчезновение. Но если что-либо подобное и имело место в прошлой жизни Бойна, то испарилось без следа так же, как и клочок бумаги, на котором гость написал свое имя. У нее не осталось ни одной путеводной нити за исключением — если это можно назвать исключением — письма, которое Бойн писал явно в тот момент, когда к нему явился загадочный посетитель. Мэри читала и перечитывала это письмо, потом передала его полиции, однако оно тоже мало что прояснило.

«Только что узнал о смерти Элвела, и, хотя мне кажется, что опасность миновала, все же безопаснее было бы…» И все. Под «опасностью», очевидно, имелась в виду газетная статья, из которой Мэри узнала об обвинении, выдвинутом против ее мужа одним из его помощников по предприятию «Блу Стар». Она почерпнула из письма лишь один новый факт — в то время, когда Бойн писал его, он все еще опасался результатов тяжбы, несмотря на то, что, по его уверениям, дело закрыли и несмотря на то, что истец мертв, как явствует из самого же письма. Несколько дней ушло на то, чтобы установить личность «Парвиса», которому было адресовано письмо, но даже когда стало известно, что он является юристом в Ваукеше, никаких новых сведений о деле Элвелла это не принесло. Как оказалось, он не имел к нему прямого отношения и был осведомлен о фактах только лишь как знакомый и возможный посредник; кроме того, по его словам, она даже не могла предположить, о какой помощи намеревался просить его Бойн.

К этой отрицательной информации, которая оказалась единственным плодом двухнедельных поисков, не добавилось ни крохи в течение следующих томительных недель. Мэри знала, что расследование продолжается, но чувствовала, что с течением времени оно постепенно сходит на «нет». Первые объятые ужасом дни пролетали с бешеной скоростью, потом по мере отдаления от того кошмарного, покрытого тайной дня они замедлили свой бег и наконец вернулись в привычное русло. Люди тоже утратили интерес к этой темной истории. Они, конечно, все еще о ней вспоминали, но она волновала их все меньше и меньше, ее вытесняли новые проблемы, кипящие в котле человеческих переживаний.

Даже для Мэри Бойн она уже не имела прежней остроты. Ее разум все еще метался от одного предположения к другому; но боль притуплялась, превращаясь в привычку. Временами на нее наваливалась усталость, и она, словно жертва отравления, которая, находясь в здравом рассудке, не способна пошевелиться, чувствовала, что сроднилась с кошмаром и признала его существование как непременное условие жизни.

Постепенно такие моменты растягивались на часы и дни, и наконец она вступила в фазу молчаливого согласия. Она наблюдала за привычным течением жизни с равнодушием первобытного человека, которому не интересен бессмысленный процесс цивилизации. Она чувствовала себя частью рутины, спицей в колесе, которая вращается вместе с ним; она казалась себе мебелью, неодушевленным предметом, который протирают от пыли и переставляют вместе с остальными стульями и столами. Эта глубокая апатия не выпускала ее из Линга, несмотря на настойчивые просьбы друзей и рекомендации врачей сменить обстановку. Друзья считали, что она отказывается переехать, поскольку верит, что муж однажды вернется в то место, откуда исчез, и ее воображаемое ожидание обросло красивыми легендами. Но на самом деле она не верила в его возвращение: ее страдания дошли до того предела, когда не остается ни проблеска надежды. Она была уверена, что Бойн никогда не вернется, что он ушел из ее жизни, словно сама смерть поджидала его в тот день на пороге. Она отвергла все многочисленные версии его исчезновения, возникавшие у прессы, полиции и в ее собственном воспаленном воображении. Ее разум отказывался воспринимать эти кошмарные альтернативы и остановился на голом факте, что его больше нет.

Нет, она никогда не узнает, что с ним стало, — никто не узнает. Об этом знает только дом; библиотека, в которой она проводила долгие одинокие вечера, тоже знает. Именно здесь разыгралась последняя сцена, сюда явился незнакомец и произнес слова, которые заставили Бойна подняться и последовать за ним. Пол, по которому она ходит, чувствовал на себе его поступь; книги на полках видели его лицо; и иногда ей казалось, что старые темные стены готовы раскрыть свой секрет. Но так и не раскрыли, и она понимала, что никогда этого не дождется. Линг не относится к тем болтливым старым домам, которые выдают тайны, доверенные им людьми. Вся его история доказывает, что он всегда был немым соучастником, неподкупным стражем многих секретов. И каждый день натыкаясь на его молчание, Мэри Бойн понимала тщетность попыток разговорить его человеческими способами.