Любовь Овсянникова - Вершинные люди

— Вы не знаете, от чего отказываетесь, — сказал с упреком.

— От чего же?

— От качественного секса.

— У меня с этим все в порядке, оставьте свой секс для других.

Он не уходил, переминался с ноги на ногу и ждал чего-то. Да, у меня уже были деньги, небольшие, но все же больше, чем у других, и я замечала, что мужчины стали по-другому ко мне относиться. Это, конечно, вызывало только улыбку, иногда жалость. Но почти всегда и снисхождение тоже — мужчины оказались такими слабыми и неуверенными в себе, что это озадачивало. Я поняла, что их нельзя бить наотмашь, иногда им просто надо помочь почувствовать себя на высоте, несмотря ни на что.

Вот и этот чего-то добивается, — не сразу сообразила я. Мне показалось, что у него действительно есть ко мне дело, и для верности он выбрал именно такую форму знакомства, конечно, совершенно неподходящую. Как жаль.

— Если вы зашли по делу, так о нем и говорите. У меня мало времени, — сказала я примирительным тоном.

— Поговорим еще и о деле! — воскликнул он, возмущенный тем, что его прервали. — Не все сразу.

Он по инерции сохранял набранную тональность, но к концу фразы она иссякла, и смысл происходящего яснее прорисовался для него. Он как будто остановился в беге перед неожиданным препятствием.

— Со мной не надо так знакомиться, — повторила я, акцентируя на «так» и видя, что он начинает приходить в себя и воспринимать сказанные ему слова. — Не напрягайтесь. Будьте самим собой.

И тут до него дошел комизм происходящего — он, наконец-то понял, что я его не знаю. Это чуть не разбило его параличом.

— Да вы, похоже, не знаете меня? — в замешательстве воскликнул он.

— А что, обязана знать?

— Вы в самом деле не знаете меня?! — снова спросил он тоном не верящего в эту правду человека, с растерянностью и удивлением. Он понял, что ошибся и чего-то не учел.

Вот оно что, — подумала я, — так он считает себя известным человеком, и раньше думал, что я элементарно домогаюсь его. Ну, умора! Но его вопрос заставил меня задуматься: кто же он есть, черт возьми, что так о себе мнит, цены себе не сложит? Мне хотелось догадаться, хотя бы приблизительно. Ах, как жаль его огорчать, как неловко он, должно быть, сейчас себя чувствует!

— Нет, не знаю, — призналась я честно, — Ну, и кто же вы?

— Я Ногачев! — сказав это, он гордо вскинул голову, а я раскрыла рот от недоумения: мне это имя ровно ни о чем не говорило.

— Да? И что это означает? — сказала я, видимо, продолжая его шокировать, потому что он округлил глаза и повел ими так, словно изнемогал от моего неведения.

— Я писатель. Известный, между прочим, — он выходил из состояния недоумения и, слава Богу, постепенно становился земным и более-менее адекватным. — Вы меня не читали? Хотя… да, конечно…

— Не читала. Что вы пишете? — я все еще сомневалась, что у него есть основания для своих претензий.

Всем нам хочется казаться значительнее, чем получается на деле. Вот у меня есть двенадцать запатентованных изобретений и много научных статей, причем даже в зарубежных изданиях. Я участвовала в серьезных проектах и не получила должного признания только потому, что вмешалась перестройка. На то время я уже знала, кто и почему помешал и мне с защитой диссертации, и моей Родине с укреплением могущества. Тем не менее я тоже могла бы заявить о своей известности. Все относительно, и это мало кого волнует.

— Фантастику, — с вызовом сказал он, ожидая, видимо, новой иронии.

Мне понравилась его настойчивость. Другой бы стушевался, сник. Ну, считал, что его знают, и решил одарить с барского плеча вниманием. Ну, вышла ошибочка — извините. А тем более говорить о фантастике с какой-то замороченной бабенкой, где-то на занюханной типографии. Какое безрассудство! Но это для обыкновенного человека. А он был психологом, несмотря на то что, казалось бы, неудачно выбрал форму знакомства. Он обладал неким чутьем на людей или информацией обо мне и правильно рассчитал, что будет понятым, не осмеянным и прощенным мною. Осечек у него не было. А методы? Да, иногда он действовал от противного, прибегал к парадоксам, плоским эпатажам — увы. Я это интуитивно почувствовала, потому и реагировала так.

— Да? Не слышала. Очень жаль!

— Почему же жаль? — со спокойной рассудительностью продолжал он. — Фантастику многие не читают.

Я улыбнулась.

— Но я-то как раз читаю. Правда, это было давно.

— Очень давно? — понарошку ехидничал он с уже известной мне теплотой, струящейся во взгляде.