Любовь Овсянникова - Вершинные люди

Мы возвращались в центр города в толще тьмы, под потоком льющейся с неба воды, черт знает по какому безлюдью. Вдоль дороги мелькали деревья, вздымались холмы, поросшие ерником, вокруг никаких строений не обозначалось, но я не боялась. Мне было хорошо и спокойно в этой пустыне, в плену мрака, холода и дождя, потому что рядом случайный человек радовался моему избавлению от страданий. Я улыбалась, забыв их остроту, забыв отчаяние, еще недавно владевшее мной.

В номер я вошла в четыре часа утра. Девушки давно вернулись с банкета, оживленно обсуждали его детали и ждали меня, не зная, что и думать о моем исчезновении.

Обменявшись впечатлениями, мы быстро уснули.

На следующий день участники ярмарки разъезжались по домам. Все утро у меня надоедливо болела ранка от удаленного зуба, в теле чувствовалось недомогание и слабость, и я снова валялась на постели. Девушки, собираясь сами, заодно и мне накупили в дорогу еды, с учетом того что я уже двое суток голодала. Они отбыли раньше, а я до отъезда на вокзал два часа оставалась в номере одна, подшучивая над собой, что весь мой бизнес выстроен на потерянных зубах. Хотя это была не шутка, а печальная правда.

Обдумывая события двух прошедших дней, я ловила себя на ощущении, что провела тут долгую-долгую и несчастливую жизнь, с которой теперь расставалась, чтобы забыть навсегда.

Еще раз я встретилась с этими девушками на ярмарке в Ростове-на-Дону, куда поехала с мужем. Они по-прежнему щебетливо рассказывали ему свои впечатления от Нижнего Новгорода, вспоминали мои мрачные злоключения и свою прогулку по Волге на теплоходе.

Это происходило поздней осенью того же года. Никто из нас не знал, что до третьей встречи истечет несколько месяцев, наполненных для меня событиями сказочными, и она будет расцвечена совсем другими красками — радужными.

Прошло время, минули осень и зима. Я возвращалась в типографию после встречи с Виктором Михайловичем, узнав, что он мне практически подарил два миллиона рублей, когда рубли еще были весомее доллара. Я не шла, а летела по воздуху.

Несмотря на начало апреля, стояли холода. Ночью мороз сковывал землю, рассыпая по ней тысячи хрустящих льдинок, а под дневным солнцем лишь кое-где появлялась протаявшая влага. Теребящий ветерок был по-зимнему неприятен. Не отступала неласковая зима, не уходила.

Но я, дитя моих степей, чувствовала приближение весны, ловила ее приметы во всем, что мог предоставить скудный городской пейзаж. Потемневшая, набухшая кора каштанов плотнее обняла стволы, несущие наверх, к почкам, соки земли. Легкие веточки белых акаций, звенящие на зимних ветрах, стали тяжелее, обмякли, словно в предвкушении цветов и любви. Ветры, всю зиму стлавшиеся вдоль земли, перестали лизать ее исцарапанное лицо, поднялись выше и занялись облаками. Блаженным покоем дышало ждущее тело земли, и влага, извлекаемая из недр неотступным морозцем, казалась семенем, орошающим ее лоно таинством оплодотворения. Только беспокойные, подвижные облака, то поодиночке, то гурьбой носившиеся в поднебесье, мелькая тенями, закрывали от нескромного взора эти священные превращения.

Я не любила ходить пешком, мне редко этого хотелось, причем поводом должно было служить что-то из ряда вон выходящее. Даже и не помню, когда это было в последний раз. Я с удивлением обнаружила прошлогодний апрель с теплыми дождевыми купелями, с хмельным запахом внезапных фиалок. Было что-то еще, о чем хотелось думать, но я не могла найти его, вспомнить. Обрывки зрительных впечатлений засуетились в воображении, тонкие крылья носа затрепетали участившимся дыханием, не поспевая за ускакавшим прошлым.

Ускакавшим?

Тот странный сон вернулся в мысли, и я увидела всадника, подающего мне поводья. Он ударил по крупу моего коня. Я внимательнее всматриваюсь в его лицо, пытаясь разглядеть черты. Кто же тогда мне приснился, кто предчувствовался? Мелькает тихая улыбка Виктора Михайловича, слышится смешок и задиристый голос Валентина Николаевича.

Мистика и реальность, случайность и предопределенность, высокое и земное, прошлое и будущее — все, дружно выпавшие единым мигом в события сегодняшнего дня, заполонило восприятие неразличимой мешаниной, из которой омылось новое ожидание. Оно ушло в горизонт и встало над ним пылающей звездой. О, как близка она была, манящая!

Не стало ни обид, ни слез, ни горя, все растворилось в той субстанции, которую отстранило от меня это мгновение. Забылись правые и виновные, исчезли мерки и точки отсчета. Рукой моей странной судьбы распахнулась новая даль, выпуская меня в неизмеримые пространства.