Михаил Садовяну - М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание

— Как вы себя нехорошо ведете! Хотите, чтобы я пожалела о том, что зашла?.. Теперь нельзя, поверьте мне, нельзя. В другой раз. Наберитесь терпения!

Прислонившись спиной к двери, она поправила шляпку на золотистых волосах и, чтобы избежать нового нападения, взялась за дверную ручку.

— Будьте умненьким и послушным, понятно?.. А сейчас я убегаю. Я зашла только на минутку повидать мамочку… До скорой встречи, торопыга!

Она ушла, многообещающе улыбаясь.

Светский сезон сулил быть веселее и разнообразнее, чем когда-либо, и Надина лихорадочно готовилась к нему. На один только ноябрь намечались открытие парламента, концерт Падеревского, гастроли Элеоноры Дузе и Фероди. Молодая женщина привезла туалеты из Парижа, но сейчас с ужасом убедилась, что совсем не подготовлена, просто раздета перед лицом всех этих светских событий, настоятельно требующих ее присутствия.

Григоре задержался в поместье еще на несколько дней. Ему не удалось отделаться от отца, пока они не закончили все расчеты, но зато он мог ни о чем больше не думать до февраля. В конечном счете его это вполне устраивало, ибо он решил провести всю зиму в столице вместе с Надиной.

— Давно пора! — одобрила она его решение.

Надина тут же поручила ему забронировать лучшую ложу на все предстоящие спектакли, прибавив, что будет считать себя обесчещенной, если пропустит хотя бы один из них. Григоре сбился с ног, выполняя ее поручения. Надина даже пожалела его:

— Если тебе неприятна эта беготня, пошлем Рауля. Он очень ловок в такого рода делах.

Григоре запротестовал, уверяя, что ее поручения ничуть не тяготят его, хоть это было и не так. На самом деле он стремился как-то незаметно отдалить Рауля от Надины. Не из ревности, уверял он себя, а просто потому, что Рауль слишком глуп. Вновь пробудившаяся любовь Григоре была выше ревности. Но он понял: для того чтобы удержать Надину, ему надо по ее примеру быть одновременно и мужем и любовником.

Надина была слишком поглощена водоворотом своих светских обязанностей и не замечала стараний Григоре. Впрочем, она бы не заметила их и при других обстоятельствах, потому что считала вполне естественным и даже обязательным жить окруженной всеобщей любовью. Она с детства привыкла, чтобы к ней так относились все, начиная с собственного отца, который ее боготворил и даже теперь, когда ее видел, чувствовал особый прилив сил. Она же, в сущности, не любила никого, кроме самой себя, и никогда и ни в чем себе не отказывала. При этом удовлетворение всех ее прихотей не доставляло ей особой радости — стремление окружающих угодить ей она воспринимала как нечто вполне естественное, как дань ее красоте. Она изменяла Григоре не потому, что не могла противиться страстному порыву, подобно тому, как курила вовсе не для того, чтобы одурманиться табаком. Надина считала себя обязанной делать все возможное и невозможное, чтобы возвышаться над другими женщинами, подобно божественной статуе. Часто сбросив одежду, она подолгу разглядывала себя в зеркало, поражаясь и восхищаясь совершенством своего тела. По утрам она расхаживала в своих комнатах обнаженной, чтобы беспрепятственно любоваться собой.

Рауль Брумару был для нее лишь капризом, необходимым элегантной женщине, как собачонка или талисман. Он, как и многие другие, уже давно вздыхал по Надине. В конце концов она с ним сошлась, но не по любви, а просто так. В обществе Рауля ценили за остроумие, и он достойно выглядел в ее свите. С ним Надина обходилась еще бесцеремоннее, чем с Григоре. По отношению к мужу она сохраняла, хотя бы теоретически, какое-то уважение. В обращении же с Раулем она не считала нужным проявлять ни малейшего такта. Да он и не претендовал на это, а довольствовался объедками пиршества. В основном он был ее партнером на танцах, и эту роль выполнял превосходно.

Григоре испытывал инстинктивное отвращение к таким мужчинам, как Брумару. Он их презирал и искренне считал, что Надина себя компрометирует, терпя подобных поклонников. Но он винил и самого себя в том, что не смог помешать этому сближению, причем помешать одной лишь своей любовью, не прибегая к сценам, которые только ожесточили бы ее и побудили к еще большему своеволию. Если бы он сумел понять жену с самого начала, то не лишился бы четырех лет счастья и не допустил бы, чтобы между ними возникла такая пропасть, через которую он теперь вынужден наводить новые мостки.

Осознав все это, Григоре тут же, естественно, принял великодушное решение исправить свои былые ошибки. Надину надо оградить от соблазнов, но не устраняя их с ее пути, а идя навстречу всем ее капризам. Для начала Григоре предложил Надине взять на себя ее материальные затруднения, да еще объяснил это самым лестным для нее образом: