Мор Йокаи - Черные алмазы

Жар, с которым Иван произнес эти слова, невольно заразил и графиню.

— Всякая страсть возвышенна, — отвечала Ангела. — В особенности созидающая и разрушающая. Я могу понять женщину, сопровождающую мужа на поле брани, могу понять и ту, что идет в бой вместе с любимым, хотя в нынешние времена само сражение довольно прозаично, грязно и лишено всякой романтичности. Но постичь героизм исследователя земли я не могу. Человек, разговаривающий с мертвыми камнями, напоминает мне превратившегося наполовину в камень князя Бадрула Будура, жена которого на его же глазах осчастливила раба. Меня восхищает тот, кто исследует бесконечные земные просторы. О! я могу понять супругу сэра Бейкера, которая вместе с мужем отправилась в пустыни Южной Африки, и у нее, как и у мужа, тоже было в руках ружье. Они вместе выносили одуряющий зной, вместе охотились на хищников, стояли рядом перед диким сарацином, королем разбойников, и там, где была бессильна рука мужа, побеждали глаза жены. Я могу вообразить себя в положении предоставленной самой себе в тропических джунглях женщины, которая держит на коленях голову раненого путешественника и тяжелыми ночами сторожит его со взведенным курком ружья, в местах, куда не ступала нога европейца, ищет бальзам для его ран, варит еду в пустыне на костре из верблюжьих экскрементов. С единственным мужчиной, для которого она единственная женщина, она гордо появляется среди десятка тысяч других женщин с сознанием, что во всей стране только она одна прекрасна, только она одна заслуживает звания женщины!

Снова наступила их очередь танцевать, и они прервали беседу.

Когда они вернулись на свое место, Ангела продолжила прерванную тему:

— Все, что я вам говорила, это вспышка трусливого тщеславия. Жалкое воображение! Ездить по стране, где женщина отличается от животного лишь тем, что ходит на двух ногах, где идеал красоты та, у которой продырявлена верхняя губа так, что, когда она смеется, сквозь дыру виден нос. Смешно! Гордиться тем, что ты всех прекраснее! Хвастаться верностью друг другу! Перед кем? Перед монстрами, чудовищами в империи страшилищ! Нет! Нет! Я смогла бы совершить и более смелые шаги. Если женщина по имени Кристиани одна проехала по степям азиатской России, то почему бы храбрым мужчине и женщине не пройти по проливу, не пробиться к теплому морю, которое открыл Кейн! Если бы у мужчины и женщины из Старого Света хватило отваги пристать к берегу страны Северного полюса! И там смело сказать людям страны Магнетизма: «Давайте состязаться! Мы красивее вас, мы сильнее вас, мы вернее и счастливее вас». Вот это было бы триумфом! Такое и я была бы способна совершить!

При этих словах в глазах Ангелы зажглись лучи Северной Авроры.

Иван отважился на смелое замечание.

— Графиня! Если ваша страсть — открывать неизведанные земли и вызывать жителей их на состязание, кто из нас лучше, вернее, кто достойнее любви, я могу предложить вам страну, которая лежит гораздо ближе.

— А именно?

— Венгрия.

— Ах! Разве мы не в ней находимся?

— Вы, графиня, нет. Вы у нас всего лишь гостья и о том, кто мы такие, ничего не знаете. Вам, графиня, нечего делать ни в Абиссинии, ни на полюсах, зато пред вами — новый мир, в котором созидающая страсть найдет что свершить.

Ангела, раскрыв веер, равнодушно обмахивалась им.

— Что я могу сделать! Разве я независима?

— Нет, но вы повелительница.

— Кем же я повелеваю?

— Графиня, вам стоит сказать слово, и венский зеленый дворец со всем, что в нем есть, переселится в Пешт. Здешнему нашему обществу необходим глава, который там живет сейчас в полном бездействии. Это ваш дед, который вас обожает. Одно ваше слово способно совершить поворот во всем нашем существовании. Одно ваше слово, и князь Тибальд переедет в Пешт.

Графиня Ангела резко захлопнула веер, опустила на колени руки и устремила сверкающий гневом взгляд на Ивана.

— Вам известно, что то, о чем вы сейчас упомянули, мне так отвратительно, что каждого, кто заговаривает об этом, я награждаю ненавистью?

— Известно, графиня.

— Чем же вызвана смелость, с которой, зная все, вы заводите об этом разговор?

— Могу сказать, графиня. Вашу и мою семью соединяют старинные связи.

— О! Это что-то новое. Никогда не cлыхала.

— Верю! В то самое время, когда один из ваших предков был кардиналом, мой предок был патакским пастором. Не стану объяснять вам, графиня, разницу между ними. Эта разница в конце концов стала причиной того, что кардинал отправил патакского пастора на галеры. Ему стоило сказать лишь одно слово, которого требовал кардинал, и он был бы освобожден! Это слово «abrenuncio». [124] Он его не произнес. Когда его заковывали в железо, ибо рабов на галерах приковывали к скамьям цепями, ваш предок, кардинал, сначала метал гневные молнии, а потом со слезами на глазах умолял пастора сказать это слово «abrenuncio». Мой предок отказался. «Non abrenuncio». [125] Сейчас и в меня мечут такие же молнии, графиня, и я повторяю те же слова: «Non abrenuncio». Вот какая связь между двумя нашими семьями. Вы поступите со мной так же, как кардинал с моим предком?