Мор Йокаи - Черные алмазы

И, словно маг, покоривший демона, он заставил сердце успокоиться, тихонько сесть с ним вместе за письменный стол, следить за прозаическими формулами расчетов и хладнокровно внимать вечным истинам сухой таблицы умножения, пока атмосфера вокруг него, замутненная кровью, вся в розовом тумане, постепенно не очистилась и не стала прозрачной, как мировой эфир, плывя по которому планеты слышат музыку сфер, не предназначенную для человеческого слуха.

Утренняя заря застала Ивана у лампы за письменным столом.

Когда рассвет и лампа начали бросать на бумагу двойной отсвет, он задул фитиль.

Беренд пришел в себя.

У него был готов план, который он решил выполнить во что бы то ни стало.

Столь непорочному плану могли радоваться ангелы.

Наступило воскресное утро.

Машины коксовальной установки в этот день обычно отдыхали. Большой водный бассейн, питающий паровые насосы, предоставлялся в распоряжение рабочих, чтобы они смыли с себя недельную грязь.

С шести до семи в теплой воде бассейна мылись женщины, а с половины восьмого до девяти — мужчины.

Обычно в субботу вечером Иван передавал ключ от насосной станции механику, чтобы туда не проникли любопытные, озорники и бедокуры.

Ивану никогда не приходило в голову, что ключ этот может ему пригодиться.

Из будки, где стоял насос, в бассейн выходило застекленное окошко, через которое из машинного отделения следили за уровнем воды в бассейне.

А по воскресеньям с шести часов утра отсюда открывалось зрелище, достойное богов Олимпа!

Ведь Эвила тоже бывала в бассейне!

Иван снял ключ с гвоздя и сунул его в карман.

Однако подглядывать он стал не с шести до семи, а после восьми. Его интересовали мужчины.

Почему?

Дело в том, что ему был известен обычай шахтеров: имя возлюбленной или невесты обязательно наносилось уколами булавки на кожу. Иван хотел увидеть человека, на теле которого вытатуировано имя Эвилы.

Каким образом обычай диких индейцев перешел к шахтерам? Видимо, это произошло очень давно. Встречается такой обычай и у других европейских народов.

Имена возлюбленных наносятся на плечи и руки, а потом туда втирается берлинская лазурь либо киноварь — как кому понравится. Надпись остается навечно. В большинстве случаев над именем вытатуированы два сердца, пронзенные стрелой, или два голубя, или шахтерская эмблема — молоток и кайло.

Этой моде следуют иногда и женщины, правда лишь те, что не замужем. Но имена и эмблемы они наносят не на руки.

Случается иногда, что кому-нибудь захочется стереть из своего живого альбома начертанное навечно имя. Это тоже несложно: на татуировку наклеивают вытяжной пластырь, и он снимает надпись вместе с кожей. Рана на теле зарастает, и на новой коже можно при желании вытатуировать другое имя. Настоящий палимпсест!

Однако кое-кто не так щепетилен. Новое имя наносят под старым, и список порой растет, пока все свободное пространство не заполнится.

Ивану не стоило большого труда найти того, кого он искал. Когда покрытые копотью мужчины смыли с себя грязь, он сразу же увидел на плече одного из них имя Эвилы. Буквы были синими, а два сердца над ними красными.

Это был один из самых толковых и старательных рабочих. Звали его Петер Сафран, но товарищи дали ему прозвище — Людоед. Иван давно заприметил этого парня — очень уж необычно он вел себя.

Он был молчалив, никогда ни с кем не ссорился. Если над ним издевались, дразнили его, казалось, не слышал, а продолжал заниматься своим делом. Петер не жаловался на свои беды и не ходил ни в церковь, ни в кабак.

Особую неприязнь он испытывал к детям. Если ребятишки оказывались поблизости, он гнался за ними и, оскалившись, швырял в них чем попало. Все его боялись. Как только он появлялся, женщины прятали от него своих малышей.

А впрочем, поладить с ним было нетрудно.

Узнав, что ему было нужно, Иван пошел домой, но в воротах он остановился и подождал, пока рабочие не отправились всем гуртом в ближайшую деревню к обедне. В толпе он заметил и Эвилу.

Теперь он разглядывал ее хладнокровно, так сказать с научной точки зрения, и пришел к выводу, что все своеобразие ее лица, делающее его столь прелестным, состоит в том, что в нем соединились признаки нескольких рас. Кювье различает три особых типа человеческих рас, у Блюменбаха их пять, у Причарда — семь, а у Демулена — шестнадцать.