Мор Йокаи - Черные алмазы

«Этот мой дражайший патрон Каульман — такой негодяй, что пробу ставить некуда. До сих пор он честь честью присутствовал на всех репетициях вместе с князем Тибальдом. Сегодня князь был в столь прекрасном расположении духа, что это не укрылось даже от Каульмана, и после первых же расспросов князь признался, что он чрезвычайно рад письму от графини Ангелы. Внучка пишет ему очень ласково, она рассказывает, что откуда-то, словно из-под земли, объявился некий господин по имени Иван Беренд; у него хватило смелости прочесть ей нотацию и в глаза заявить, что у венгерской знати есть свои обязательства перед родиной и что князь Тибальд должен переселиться в Пешт, где надлежит теперь жить венгерским аристократам. Тогда и графиня Ангела помирилась бы с дедом. Князь был счастлив, рассказывая об этом. Зато Каульман скорчил весьма кислую мину. Князь сказал, что он подумает. Если графиня Ангела так полюбила Пешт, пожалуй, и он не прочь туда поехать. Каульман так и заскрипел зубами. Конечно, и он тоже очень рад (!), что графиня Ангела первой сломала лед. Видимо, она действительно готова мириться. Но на месте князя он сперва попробовал бы уговорить графиню вернуться домой, в Вену, вместо того чтобы зазывать князя в Пешт. Князь согласился, что это правильно и что он пока не поедет в Пешт, а попробует переманить сюда графиню.

А между тем пройдут и две последние репетиции.

Тридцать второй образ — Джульетта Гонзага.

Историю ее можно узнать из любого сборника новелл.

Эта роль примечательна только костюмом — холщовой рубахой, открывающей ноги. Однако под этой одеждой скрывается целомудреннейшая из женщин: Джульетта Гонзага, по преданию, готова своей рукой вонзить кинжал в каждого, кто осмелится взглянуть на ее ноги. Прилагаю фотографию.

На предыдущих репетициях обычно присутствовал Каульман. На репетиции Джульетты Гонзаги — он известил заранее — его не будет, он должен уехать. Так что мне отведена роль дуэньи.

Впрочем, и меня там не будет.

Как только я показал эту фотографию матушке, она пришла в ужас и категорически заявила, что ее дитя не может аккомпанировать артистке, которая репетирует в подобном наряде. И я должен был известить мадам, что болен, или отговориться еще чем-нибудь в этом роде. Я же не стал заботиться о более удачной выдумке, а прямо признался доброй фее: матушка не разрешает мне аккомпанировать, когда вы не одеты, а поскольку весь смысл этой роли в том, что на вас нет чулок, то, значит, завтра я не стану играть. Моя сумасбродная ученица вволю посмеялась надо мной и заявила, что она отыщет какой-либо выход.

Ну, да мне-то что за дело, пусть поступает как угодно! Матушка абсолютно права, что не пускает меня; и, по-моему, я тоже прав, так прямо сказав об этом мадам».

Это письмо выбило Ивана из колеи.

Он долго всматривался в фотографию. Женщина с пронзительным взглядом, с растрепавшимися волосами, запахнув на груди полотянную рубашку, простирает вперед правую руку с зажатым в ней кинжалом, попирая босой ногой некий предмет, покрытый ковром, и этот скрытый предмет очертаниями напоминает человека. Легкая одежда отчетливо обрисовывает пластические формы тела.

В тот же день историю Джульетты Гонзаги Ивану поведала некая знатная дама.

На другой день, когда Иван вернулся с дуэли, он получил еще одно письмо от Арпада.

Молодой музыкант описывал, как развивались дальнейшие события.

Эвелина демонстрировала свое искусство перед князем, при этом не было ни музыки, ни мужа. Фотография — иллюстрация к тому. Эвелина была столь заманчиво прекрасна, что крепость рухнула. Князь подошел к Эвелине и осмелился взять ее за руку. Роковая женщина вдруг рассмеялась: «Князь, разве вы не видите, что у меня в руке нож?» — «Я могу забрать его у вас». Женщина смеялась, а у смеющейся женщины нож легко отнять. В этот момент на смех Эвелины откликнулось эхо, если только кваканье лягушки может быть эхом соловьиному пению… И прямо под ноги к ошеломленному князю из-за кустов азалии и мирта, служивших декорациями, выполз на костылях хромоногий чудовищно уродливый карлик с яйцевидной головой, втянутой в горбатые плечи, перекошенным ухмылкой лицом сатира; этот колченогий кобольд на паучьих ножках приковылял к нежной паре.

— Князь, мы не одни! — засмеялась Эвелина.

— Что это за улучшенный экземпляр жабы? — вздрогнув, воскликнул князь.

— Это мой милый, любимый, единственный братец, — возразила Эвелина и, бросившись к чудищу, обняла его, покрыла лицо поцелуями и принялась гладить по голове. — Это мое единственное сокровище, это все, что у меня есть. Мой тиран, мой своенравный повелитель, который приходит ко мне, когда ему заблагорассудится.