МамА, как до сих пор ласково называл её сын, не исключено, что так же до сих пор непроизвольно писаясь в штаны, лишь только заслышав нотки раздражения в её голосе, заявилась практически мгновенно, будто всё это время поджидала за дверью. С ходу оформив порядочный втык нерадивому отпрыску, зашипела на невестку «Какая ты после этого мать», а внучку и вовсе заперла до поры в комнате, оказавшейся на поверку захламленным гардеробом, но масштабная женщина, к тому же охваченная позывом к врачеванию, не привыкла озадачивать себя второстепенными деталями. Запретив родителям покидать квартиру, она сорвала с руки фаворита ненавистный тахометр, влепив в ответ на слёзы и мольбы здоровенную оплеуху, и буквально за шкирку вытащила чадо во двор. Там уже ждала её машина с водителем, любезно, по первому требованию, которое сама она полагала деликатнейшей просьбой, предоставленная ей давно уже бывшим, но по сей день трепещущим перед ней работодателем. Со своими двукрылыми она некогда оказалась на острие холодной войны, а потому кое-кто из нынешних власть-имущих был ей хорошо знаком ещё с тех времён, когда четырехлетним пацаном читал, стоя на табуретке, детские стишки, покуда взрослые в кабинете отца прикидывали, сколькими миллиардами ожиревших мещан придется неизбежно пожертвовать во имя победы мирового коммунизма, добытой при посильном содействии только что синтезированных в её лаборатории бактерий. Кончина Андропова, однако, не позволила претворить сей миролюбивый план в жизнь, но авторитет создательницы чудо-оружия был в семье непререкаем и поныне, а потому по настоянию отца старшая дочь, как не получившая от главнокомандующей добро на свободное передвижение, до особого распоряжения оставлена была в чулане.
Психотерапевт, он же заведующий какой-то закрытой душевной клиникой, опрятный пожилой доктор в идеально отглаженном халате, пообщавшись с мальчиком наедине, сообщил, что случай, безусловно, тяжёлый, но юный, в стадии активного формирования, организм травить седативными препаратами не советовал, порекомендовав отвлечь больного переживаниями более сильными, но куда менее негативного свойства. Не найдя понимания в устремлённом на него прожигающем взгляде, пояснил, что пацану требуется всего-навсего влюбиться, и тогда бег минут станет для него источником блаженства, а никак не трагедии. «Предпочтительно взаимное чувство, – пояснил заботливый врач. – Но и неразделённая любовь в его возрасте дарит такую массу ощущений…» – после чего замолчал, прикрыл глаза и, видимо, погрузился в воспоминания. Мария Кондратьевна, отчество подходило ей идеально – кондратий хватил бы всякого, рискнувшего ей перечить, недолго думая, взяла со стола фотографию семейной идиллии и, ткнув пальцем в миловидную светловолосую девушку лет шестнадцати, коротко поинтересовалась: «Твоя?» Эскулап вздрогнул, младшая дочь заканчивала школу, к тому же она заметно опережала сверстниц по части физического развития и уже втайне засматривалась на папиных аспирантов, в то время как щуплый доходяга-внук едва тянул на свой возраст. Но отказать не решился – своей карьерой, точнее, некогда блистательному её старту, он был обязан всё той же бабушке, которая, к слову, могла столь же изящно прервать нить его госслужбы, отправив несговорчивого протеже на досрочную пенсию. «Не переживай, малость за ней побегает и всё, надо их только познакомить. Девки не испортит. Да и куда ему», – взглянув на сутулого тщедушного Колю, будто судебный вердикт произнесла она.
София, «а не Софья», как неоднократно подчёркивала сама хозяйка столь необычного для той поры имени, стала таким образом первым серьёзным увлечением Николая. Касательно невинности его страсти выводы были сделаны чересчур поспешные, гормоны в нём били через край, совершенно игнорируя хилую конституцию носителя несметного числа сокровенных желаний на тему как, в какой последовательности, количестве и позе получит он заслуженное наслаждение. Девушка, ясное дело, не воспринимала его поначалу всерьёз, шутки ради поднимая иногда даже на руки, так как была его выше на целую голову, да и то лишь в том случае, если под ногами рыцаря-недомерка оказывался трёхтомник любимого отцовского поэта, но эта безусловно излишняя самоуверенность, как водится, сыграла на руку противнику, то есть терпеливому ухажёру. Интернет как мировая сеть существовал в одном только воображении избранных заокеанских провидцев, доступа к информации не было, компьютер не имел ещё приставки домашний или, тем более, персональный, а видеомагнитофон считался роскошью наравне с автомобилем. Избранные папины студенты, что допускались к нему домой, казались взрослыми, но, при более тесном контакте, хотя бы в качестве гостей за обеденным столом, проявляли исключительную неуверенность, мямлили, восторгались кулинарными успехами матери и вообще старались всячески угодить своему профессору, боясь вызвать его недовольство, даже просто лишний раз взглянув на соблазнительный плод его чресел. Николай же был наглым, смелым и, к тому же, не по годам всесторонне образованным, проще говоря, начитанным. Он запросто влезал в разговор за столом, чуть ли не снисходительно комментировал иные высказывания папиных коллег, порой вступая, к истому восторгу последних, с ними в настоящий спор, из которого раз-другой, хоть и с натяжкой, но вышел-таки победителем. Второй, решительный его козырь, заключался в характеристике, данной ему в раздражении бабушкой, точнее, той её части, где говорилось о сугубо платонической основе всякой привязанности неоперившегося подростка.
Читать дальше