Исаак Ландауэр - Параметры поиска

Такие как она не остаются незамеченными. Почти неестественно стройная, в серебристом облегающем платье и на высоких каблуках, она, тем не менее, вальяжно развалилась на грязных ступеньках третьесортного отеля в силу одного единственного обстоятельства – так ей было удобнее. Пить кофе, затягиваясь сигаретой, привлекать десятки жадных мужских взглядов и будто на самом деле властвовать – над всем, вплоть до окружающего пространства. Лицо, которому позавидовала бы и античная богиня, будучи высеченным из камня, непременно сохранилось бы в веках, потому что природа не осмелится поднять руку на воплощённую красоту. Угловатая немецкая речь в её исполнении казалась нежным щебетанием страстно любимой женщины, да такой она, пожалуй, и была для каждого первого, кому посчастливилось, лишь однажды увидев её, запечатлеть навсегда в памяти этот образ. То была обнажённая грубая сила, помещённая в коварнейшую из оболочек, и била она вот уж действительно без промаха. За такую ночь отдавали жизнь разделившие ложе с ненасытной Клеопатрой, и многие из них, даже сброшенные из смертельной башни прямо в выгребную яму, не расставались с ощущением истинного счастья до самого конца.

Она, местоимение третьего лица единственного числа соответствующего рода, унылый набор терминов за которым скрывается поистине что-то неземное, волшебное, почти нереальное. Николай не верил, что приземлённая материя человеческого зачатия способна породить что-то настолько совершенное, и впервые дипломированный биолог усомнился в единообразной молекулярной структуре вещества, поскольку там, где есть такие исключения, нет места правилу. Здесь бессильны оказались бы его обаяние, чувство юмора и претензия на харизму, до этой высоты было очевидно не дотянуться. В виде слабого утешения он повторял себе, что лучше воспоминание о прекрасных вдохновляющих секундах, чем знакомство с вздорной избалованной девкой, без меры наслаждающейся величайшим даром провидения, столь несправедливо свалившимся в таком количестве на отдельно взятую голову. Кто-то там, наверное, очень веселится, отмеряя другим тысячную долю того, что достаётся одной, и разве не прекрасен мир, в котором он может хотя бы в мечтах обладать ею. Самоуверенности Николая хватило бы на бесконечное число женщин и столько же провалов, но здесь пропасть оказалась велика, и для его не страшившейся поражений натуры хотя даже испытать от неё величайшее унижение казалось блаженством: дать растоптать себя, посмеяться и выбросить, но на несколько гулких ударов поверженного сердца отразиться в её объятых презрением глазах, чтобы остаться в этой вселенной навечно. Мгновение было прекрасно и, остановившись легко и непринуждённо, без содействия пятисотстраничной истории соблазнения Люцифером, дало ему возможность до конца вкусить радость сознания одной лишь возможности произошедшего только что. Реальность, впрочем, скоро заявила о желании снова вступить в свои права, когда, мечтая сломав себе ноги тут же упасть к её, он всё же поднялся по четырём ступенькам лестницы, не удостоенный ответного, хотя бы самого презрительного взгляда. Фашистский линкор справедливо не признавал за противника несчастного карася, погибшего под гребнем его могучих винтов, и, закрыв за собой дверь, Николай будто разом лишил себя прохладного живительного кислорода, настолько тяжёлым и бессмысленным оказалось вдруг его дыхание. Назначенная в богини тем временем докурила, чуть заметно поёжилась от налетевшего с моря ветра, зевнула, осмотрелась вокруг и, нетерпеливо позвав болтавшую с кем-то подругу, картинно удалилась, демонстрируя отточенную походку высококлассной модели. Мираж, судя по рано состарившемуся лицу, отправился на поиски волшебного зелья или ещё какого чуда-снадобья, но уж точно не прекрасного принца – маленькая, а всё же радость.

Взятый старт пассивного, чуть трусливого обывателя спешил принести соответствующие плоды. Разочарование следовало за разочарованием, ощущение подавленности главенствовало в организме, делая невозможным всякую попытку вырваться из порочного круга обид и неудач. Дни, предназначенные быть наполненными незабываемо яркими впечатлениями, превратились в рутину ожидания обратного рейса, пока всю эту массу негативных эмоций не сковал спасительный лёд равнодушия. Способность принять, однако, не исключала желание рассуждать, и последовали нелицеприятные выводы.

Тонкая чувствительная натура его могла отличить рядовую неудачу от чего-то действительно вехового, разделяющего ось существования на до и после. До этого момента в жизни Николая не было женщин, которых он не смог бы заполучить, но были лишь те, кого он ленился завоевать, находя имевшуюся фактуру несоизмеримой объёму усилий и затрат, требуемых для соблазнения указанной особи. В эту последнюю поездку он вдруг понял, что сделался для кого-то непростительно взрослым, так что уже никакие реальные и мнимые достоинства не могли склонить чашу весов в его сторону. Красивое эффектное фиаско, впереди которого расстилалась вдруг оказавшаяся конечной абсцисса, но он слишком любил этот мир, чтобы так просто, без боя, сдаться на милость пусть даже и величайшей силе – времени. Выход представлялся ему один: двигаться не вправо от нуля, но, поднявшись над удобством привычного уютного мира, открыть для себя новое измерение, полное опасной неизвестности, разочарований и, быть может, самых настоящих бед, но всё-таки полное, а не пустое. Впрочем, для того чтобы впервые сделать такой рывок, нужно было нечто большее, чем банальная точка опоры на привычное мировоззрение, здесь требовался перелом помасштабнее, чтобы, пусть через невыносимую боль разрываемой плоти, но всё же породить совершенно новое – или хотя бы лишь только другое.