Кнут Гамсун - А жизнь продолжается

— Экий сумасброд! — заметила фру Эстер. — Он у нас в первый раз.

— И уж наверное, не в последний, — ответил доктор.

Она глянула на него и сказала:

— Я в этом вовсе не виновата. — И ушла в дом.

Доктор за ней.

— Не виновата — в чем? Думаешь, это меня волнует? Ты что, с ума сошла?

— Нет-нет, тогда все в порядке.

— Ты слишком много о себе воображаешь, дорогая Эстер.

Не говоря ни слова, она покинула гостиную и поднялась по лестнице на самый верх, на темный, без окошек, чердак. Там у нее был свой угол, где она частенько находила прибежище, благословенный угол. Бедняжка Эстер, не так уж и сладко быть женой доктора. Куда легче было быть докторовой кухаркой в Поллене.

Черт бы побрал этого валторниста! Надо же ему было из самой Германии — и приехать в Норвегию, чтобы перебудоражить жителей приморского городка Сегельфосс! Дор о гой вожатый дал ему нагоняй, не будь парень незаменимым членом квартета, он бы наверняка получил расчет. Но валторна, милые мои, сверкающая валторна с причудливыми изгибами, она бросалась в глаза всем и каждому, а умение извлекать из нее звуки — не иначе Божий дар. Докторовы мальчуганы, отправившиеся следом за музы кантам и, получили позволение подуть, однако не вытянули ни звука. Они разозлились, попробовали еще раз — валторна молчит. Тьфу ты, черт! Они снова попробовали и чуть не лопнули от натуги. А валторна так и не заговорила. Тогда один из них отнял палец от клапана — и раздался звук. Тайна была раскрыта. Они были первые сорванцы на весь город, но в сообразительности им не откажешь.

На другой день музыкантам можно уже было свертываться. С прошлого года городок почти что не изменился, прибавилось несколько мастеровых да мясник с часовщиком, задумавшие попытать счастья на новом месте, — словом, играть особенно не для кого. Поэтому музыканты несказанно обрадовались, узнав, что идущее на север грузовое судно возьмет их этой ночью и довезет до следующей пристани.

Хотя на дворе была глубокая ночь, докторовы мальчишки улизнули из дому, чтоб проводить музыкантов на борт. А «Сегельфосский вестник» поместил о немецких гастролерах благожелательную заметку.

«Они появляются каждый год, как перелетные птицы, делают в нашем маленьком городе остановку и снова пускаются в путь, заставляя нас с грустью вспоминать о радости, которую они приносили во все дома и которая была столь недолгой. Приезжайте снова!»

Удивительно, но Сегельфосс и не думает процветать, в торговле застой, люди не огребают деньги лопатой, на улицах не бурлит жизнь. То ли дело Гордон Тидеманн, консул, этот погружен в кипучую деятельность.

Он стоит в банке и разговаривает с директором, адвокатом Петтерсеном, то бишь Чубуком.

— Пассив у вас превысил актив, так, самую малость, меньше не бывает, цифра пустячная.

— Тогда мне нужен кредит.

О, Чубук с удовольствием предоставит ему кредит, с величайшим удовольствием. Ибо Чубук знает: даже если у консула все пойдет прахом, на худой конец остается земельная рента. А кроме того, у консула лежат долговые расписки на крупную сумму, которые Чубук с радостью бы предъявил ко взысканию.

— Ну скажем, на… десять тысяч. Я нанял много рабочих, и мне вот-вот должны доставить автомобиль.

Чубук заносит в дебет десять тысяч. С этим покончено.

Консул ожил, он снова полон энергии, он желает поговорить с Подручным. Подручный в гараже, цементирует пол, ему теперь недосуг надзирать за прокладкой дороги, и он перепоручил это Адольфу, ведь заказанный по телеграфу автомобиль, возможно, уже в пути, как же тут не спешить! Ну а дорога, по которой консул покатит на автомобиле в свой охотничий домик, — с ней разве спешить не надо? Словом, успевай поворачиваться. С дорожных работ он снять никого не может и, чтобы поскорее закончить гараж, берет себе в помощники Александера со Стеффеном, хотя у этих двоих тоже хватает дел — один занимается ловлей лосося, другой окучивает картофель и пропалывает посаженную на выжженных делянках репу. И вся эта гонка исключительно из-за того, что консула обуревает жажда деятельности.

— Подручный, — говорит он, — вот я о чем подумал. Шкипер Ульсен у меня ни за чем не досматривает. Знай себе гоношится на своем огородишке и растит картошку да время от времени водит жену и детей в кино, а больше ему ни до чего дела нет. Я даже не знаю, в каком состоянии он оставил шхуну.

Подручный молчит.

— Боюсь, там все нараспашку, могут залезть посторонние. Я считаю, мы должны там все запереть.