Кнут Гамсун - А жизнь продолжается

Конечно, можно было бы поймать ее и похлопать, пощупать, какая мягкая у нее грива, однако они не стали и пытаться, и хорошо сделали! Кобыла непрерывно на них косилась, а стоило кому-нибудь к ней приблизиться, тут же повертывалась задом.

— Этот грешок за ней водится, — сказал Тобиас, — а так-то она смирнехонькая! — И снова принялся благословлять Августа и заверять, что благодарен ему по гроб жизни.

Август отводит Корнелию в сторону и вполголоса с ней заговаривает. После той первой встречи он больше ее и не видел, где ж она была? — Дома. Все время дома, в хлопотах, окучивала картофель, намедни резала торф. — А что, если бы она наведалась в город и пошла с ним в кино? — Это было бы здорово! Она слыхала про кино, там людей и зверей показывают живьем, прямо как взаправдашние! — Так что, пойдет она с ним в кино этим вечером? — Хорошо бы! Но ей нужно обиходить и подоить скотину. — А мать подоить не может? — Об этом и думать нечего!

— Просто ты не хочешь, — сказал он. — Не хочешь, и все! — добавил он досадливо и помотал головой. Это было яснее ясного, и он в раздражении зашагал прочь, хоть ему и не с руки было ударяться в амбицию и оставлять ее.

Корнелия, похоже, тоже расстроилась, она догнала его и пошла рядом:

— Можно вас на одно словечко?

— Ну давай тогда отойдем к сенному сараю.

Август не питал никаких иллюзий, его время миновало, уже с полвека как миновало, он мог потратить на Корнелию свою старость, не имея при этом никаких намерений, не преследуя никакой цели. Но в груди его шевелилось нелепое чувство. Старость погрузила его сердце в многолетнюю пустоту, но в один прекрасный день оно всколыхнулось при виде глаз, обрамленных длинными ресницами, Августа охватило сострадание, сладостная тяга чем-то для нее стать.

Они шли против ветра, ей-то ничего, а ему — помеха, старческие глаза его заслезились, он должен был утирать щеки, да так, чтобы она не заметила. Но черт побери, он все еще Август, у которого в вырезе жилета полыхает красная клетчатая рубаха и который способен взять и подарить лошадь.

В сарае пусто и голо, ни соломинки, не на что и сесть, тогда они устроились на каменном порожке, бок о бок. Отсюда им было видно и лошадь, и дом, внизу, по дороге, ведущей от соседней усадьбы, брел вразвалку какой-то парень.

— О чем ты хотела поговорить со мной? — спросил Август.

— Да ни о чем таком, — отвечала она. — Вы уж не обессудьте!

Он решил дать ей время и принялся ковырять тростью землю, она же глядела на шедшего по дороге молодого парня и молчала. Нет, Корнелия явно передумала и не хотела с ним разговаривать.

— Откуда же этот самый проповедник явился? — спросил Август.

— Проповедник? Не знаю.

— Но откуда-то он да появился.

— Наверное.

— Ха-ха-ха! Меня прямо смех разбирает, как подумаю, что он крестил народ. Ведь крестил?

— Да. Только у нас в семье никто не крестился.

— Но он небось предлагал?

— Он об этом заговаривал. Но решил подождать до следующего раза, когда вернется.

— Значит, он собирается сюда вернуться? Только не знаю, как посмотрит на это консул, если я обо всем ему расскажу. — Август кивнул и поджал рот.

Молодой парень вразвалку проходит мимо, лицо у него бледное, возбужденное. Поравнявшись с ними, он бросает:

— Веселишься, как я погляжу!

Корнелия и сама побледнела как полотно, но Август ничего не заметил, он все о своем:

— А борода у него есть?

— У кого? — спрашивает она растерянно. — У этого парня?

— Да я о проповеднике. Носит этот бродяга бороду?

— Мм… да, длинную.

— Само собой. Он из тех, кому лень бриться, вот они и ходят в скотском обличье. По мне, так пускай.

Корнелия поддакивает и смеется.

— А борода-то наверняка окладистая? — спрашивает не без иронии Август.

Корнелия снова смеется:

— Да нет, самая обыкновенная.

— Он молодой?

— Молодой? Нет.

Август чуть ли не приниженно на нее смотрит и говорит:

— Но уж помоложе меня?

— Не знаю. А сколько вам лет?

— О, я уже очень стар, — уклончиво произносит Август. — Старое корыто.

— Это вы на себя наговариваете! — мягко возражает она.

— Нет, просто называю вещи своими именами. Старое корыто! — Но презрение к бродячему проповеднику переливается через край, и он насмешливо спрашивает: — Выходит, он до меня даже и не дорос? Тогда мне охота знать, чего это и к кому это он тут подъезжал и подлещивался? Можешь передать ему, что он интересует меня не больше, чем вот эта самая трость. Ну и тип, да еще бороду отпустил! Шут гороховый, вот он кто, сопляк, петух распушенный…