Элизабет Гаскелл: Жены и дочери

– Кажется, это называется «подъезд», не правда ли? – поинтересовалась она.

Но ответом ей стало единодушное «Тише!». Все было настолько торжественно и величественно, что Молли перепугалась не на шутку и ей отчаянно захотелось домой. Но она позабыла о своих страхах, когда гости отправились на прогулку по великолепным садам, ничего подобного которым она и представить себе не могла. По обеим сторонам тянулись зеленые бархатные лужайки, купающиеся в солнечных лучах и переходящие в лесистый парк; если где-то и были низкие изгороди и канавы, разделявшие мягкие полотнища травы, то Молли их не заметила; а то, как ухоженный сад незаметно сменялся дикой природой, попросту очаровало ее. Неподалеку от особняка виднелись стены и заборы; но все они были увиты плетистыми розами, жимолостью и прочими только-только начинающими цвести вьющимися растениями. Повсюду были разбиты клумбы, багряные, темно-красные, голубые и оранжевые; зеленые лужайки пестрели полевыми цветами. Молли крепко держалась за руку мисс Браунинг, пока они неспешно прогуливались по парку в обществе еще нескольких дам; процессию возглавляла одна из дочерей миледи, которую явно изумляло безудержное восхищение, которого удостаивались различные достопримечательности, крупные и не очень. Молли держала язык за зубами, как и подобает особе ее возраста и положения, разве что время от времени облегчала душу глубокими судорожными вздохами. Вскоре они вышли к нескончаемому ряду сверкающих теплиц и оранжерей, где их поджидал помощник садовника. Впрочем, растения внутри интересовали Молли куда меньше, чем цветы на открытом воздухе; но леди Агнесса обладала более утонченным естественнонаучным вкусом и потому принялась распространяться то об одном редком растении, то о другом, которое требует тщательного ухода, пока Молли не почувствовала, что очень устала и вот-вот лишится чувств. Девочка была слишком застенчивой, чтобы заговорить сразу, но в конце концов, опасаясь устроить неприличную сцену, если она не выдержит и расплачется, или, что еще хуже, упадет бездыханной на какой-нибудь особенно ценный цветок, она стиснула руку мисс Браунинг и выдохнула:

– Можно мне вернуться в сад? Здесь нечем дышать!

– О да, конечно, милочка. Пожалуй, тебе и впрямь трудно понять все это. Но рассказ очень поучителен, да и латынь в нем присутствует.

И она поспешно отвернулась, дабы не упустить ни единого словечка из лекции леди Агнессы об орхидеях, а Молли повернула назад и вышла из душной оранжереи. На свежем воздухе ей моментально стало лучше. Оставшись в одиночестве и без назойливого присмотра, она переходила от одного замечательного местечка к другому, оказываясь то в открытом парке, то в замкнутом цветочном саду, где сонную тишину нарушало лишь пение птиц да журчание фонтана, а ветви деревьев, переплетаясь над головой, заключали в объятия голубое июньское небо. Она шла куда глаза глядят, словно бабочка, порхающая с цветка на цветок, нисколько не заботясь о том, где находится, пока наконец не устала настолько, что захотела вернуться обратно в особняк. Но как это сделать, Молли не знала, да и вдобавок, лишившись защиты и протекции обеих мисс Браунинг, боялась встретить там незнакомых людей. Жаркое солнце напекло ей голову, и та начала болеть. Она вдруг увидела огромный раскидистый кедр на лужайке, и густая тень под его ветвями, где так покойно можно отдохнуть, с неудержимой силой поманила ее к себе. В тени стояла и деревянная скамейка. Усталая Молли опустилась на нее и вскоре заснула.

Спустя некоторое время она очнулась от дремоты и вскочила на ноги. Рядом стояли две дамы и разговаривали о ней. Обе были ей совершенно незнакомы, и, испытывая смутное убеждение, что она совершила нечто недостойное, а еще страдая от усталости, голода и утреннего перевозбуждения, Молли расплакалась навзрыд.

– Бедная девочка! Она наверняка приехала сюда с кем-то из гостей из Холлингфорда и заблудилась, – сказала старшая из двух дам.

На вид ей можно было дать лет около сорока, хотя на самом деле ей не исполнилось еще и тридцати. Внешностью она обладала самой заурядной, но на лице ее застыло суровое выражение; ее платье было настолько богатым, насколько это вообще возможно для утреннего туалета; голос у нее оказался глубоким и ровным – такой в низших слоях общества назвали бы попросту грубым и хриплым; но это был не тот эпитет, который можно было применить к леди Куксхейвен, старшей дочери графа и графини. Вторая дама выглядела намного моложе, хотя на самом деле была на несколько лет старше своей спутницы; поначалу Молли даже подумала, что более красивой женщины еще не видала в жизни, и та действительно была очень мила и привлекательна. Дама ответила леди Куксхейвен голосом негромким и печальным: