Кэтрин Мэнсфилд - Медовый месяц - Рассказы

— Спасибо. — Виола, стоя на коленях и тыча кочергой в пыльный камин, протянула руку. — Ждут ответа?

— Нет. Он ушел.

— Ну и отлично!

Виола избегала смотреть в лицо хозяйке. Ей было стыдно оттого, что она не заплатила за комнату, и она не надеялась избежать упреков.

— Как насчет денег, которые мне причитаются? — начала хозяйка свой монолог.

«О, черт, — подумала Виола, поворачиваясь спиной к женщине и подмигивая камину, — неужели она никогда не уйдет?»

— Или деньги — или вон! — Хозяйка сразу перешла на крик и зарыдала. — Я дама, да уж, я почтенная женщина, и вы должны это знать. В моем доме нет места моли, которая заводится в шкафу и ест все подряд. Деньги — или завтра в двенадцать чтоб вашего духа тут не было.

Виола скорее почувствовала, чем увидела, что женщина подняла руку, и беспомощно, глупо повела плечом, словно отгоняя голубя, неожиданно появившегося перед ее лицом. «Вонючая старая сука! Уф! Ну и аромат — пахнет, как от залежалого сыра или мокнущих тряпок».

— Ну и отлично! — только и проговорила Виола. — Или деньги, или я завтра убираюсь отсюда. Договорились: только не кричите.

Удивительно. Обычно, едва хозяйка появлялась, у Виолы душа убегала в пятки — заслышав ее шаркающие шаги на лестнице, она чувствовала, как к горлу подступает тошнота, а теперь, оказавшись с хозяйкой лицом к лицу, вдруг ощутила необыкновенный покой и безразличие и перестала понимать, почему так переживала из-за денег, почему старалась на цыпочках выйти из дома, не осмеливаясь даже хлопнуть дверью, не дай бог, хозяйка услышит и крикнет что-нибудь отвратительное, почему все ночи мерила шагами комнату — останавливаясь перед зеркалом и требуя от своего трагического отражения: «Денег, денег, денег!» — Когда Виола оставалась наедине с собой, она представляла нищету огромной сказочной горой, которая крепко держит ее за ноги — и ей было больно, ведь гора была большой — но едва дошло до конкретного поступка, когда не было времени на фантазии, сказочная гора уменьшилась до чего-то грубого, вроде «не-суй-нос-куда-не-надо», чтобы не задерживаясь, исчезнуть вместе со злостью и сильным чувством превосходства.

Хозяйка выскочила из комнаты, стукнув дверью так, что она еще какое-то время покачивалась и постукивала, словно прежде прислушивалась к разговору и была полностью на стороне старой ведьмы.

Сев на корточки, Виола распечатала конверт. Письмо было от Казимира:

«Приду сегодня в три часа и сегодня же уйду. Все новости при встрече. Надеюсь, ты счастливее меня. Казимир».

— Ах, как мило! — прошипела Виола. — Какая честь! Вот уж, правда, лучше некуда! — Она встала, комкая письмо. — Кто тебе сказал, что я буду сидеть тут как привязанная до трех часов, поджидая вашу милость? — Однако она знала, что будет сидеть и ждать и ее гнев не совсем искренний, ибо ей во что бы то ни стало надо было увидеться с Казимиром и наконец-то объяснить ему, что она чувствует. — Так, как теперь, невыносимо — невыносимо! — прошептала она.

Было всего только десять часов серого, с не яркими солнечными проблесками утра. Стоило появиться такому проблеску, и комната казалась еще более неуютной и грязной, чем она была на самом деле. Виола опустила жалюзи — однако от них постоянно исходил беловатый отсвет, что было не лучше. Живыми были лишь гиацинты в кувшине, подаренные Виоле дочерью хозяйки: букет стоял на столе, и от округлых лепестков шел тошнотворный запах; несколько бутонов готовы были вот-вот распуститься, и листья сверкали, как масляные.

Виола подошла к раковине, налила воды в эмалированный таз, чтобы вымыть лицо и шею. Опустив лицо в воду, Виола открыла глаза и потрясла головой — весело! Виола повторила это три раза. «А ведь я могу умереть, если буду долго оставаться под водой, — подумала она. — Интересно, сколько надо времени, чтобы потерять сознание?.. Помнится, я читала о женщинах, утопившихся в ведре. А в уши вода заливается? Таз должен быть таким же глубоким, как ведро?» Виола проводила опыт — она обхватила раковину обеими руками и медленно опускала лицо в воду, — когда раздался стук в дверь. Вряд ли это хозяйка. Может быть, Казимир? Не вытерев лицо и волосы, не застегнув корсаж, Виола бросилась открывать.

Опершись плечом о стену, в коридоре стоял незнакомый мужчина. Увидев Виолу, он широко открыл глаза, и на его лице появилась обаятельная улыбка.

— Прошу прощения, фрейлейн Шефер здесь живет?

— Нет, никогда о такой не слышала.

Его улыбка была такой заразительной, что Виоле тоже захотелось улыбнуться; к тому же, умывание освежило ее, щеки приятно горели.