Галина Мамыко - Самое лёгкое время

Иногда наше уединение нарушали сельские коровы. Они задумчиво разбредались по берегу, оставляя кое-где свежие лепёшки. Вскоре на горизонте появлялся загорелый до черноты пастух. Он лениво помахивал кнутом и уводил коров в неведомые дали…

Как-то одна из коров пришла к нам в гости. Разморенные жарой и рыбным обедом, мы дремали внутри палатки, единственном месте, где можно было спрятаться от солнца. Мы с сестрой спали и не видели, как, по маминым рассказам, нечто большое и тёмное просунулось внутрь нашего убежища. Мама проснулась и несколько мгновений они с коровой глядели друг на друга. По глазам коровы было трудно понять её дальнейшие намерения, то ли она вздумает зайти внутрь, то ли нет, но вот морду свою она не спешила убрать из нашего жилища.

Оказаться в роли сказочных героев Теремка, придавленных гостем-медведем, такой перспективы не хотелось. На каком языке говорить с бурёнкой? Какими доводами убедить её в нашем не гостеприимстве? Мама подумала, подумала, а потом загавкала. И не ошиблась. Этот язык корова понимала отлично. Она убралась восвояси.

Воспоминания о детстве – у каждого свои. Но есть нечто общее в них. Это теплота и любовь, которые согревают вблизи родителей.

Добрались до села, когда сумерки уже плотной синью охватили всё вокруг. Передавались от двора ко двору ауканья собак, гудел трактор. Мы шли по сухим кочкам ухабистой, каверзной дороги, с сумками, с хорошим настроением.

На дощатых самодельных столах, выстроенных в ряд, под навесом, теплилось в стаканах свежее деревенское молоко. Рядом – напаханные ароматными, ноздреватыми ломтями колхозные хлебы.

Свежий сентябрьский воздух, весёлый юный аппетит, радость от чего-то нового, что ждёт, и сильное желание спать.

Нас отвели в просторное, похожее на барак, помещение, внутри которого всё было заставлено железными кроватями, на кроватях, как и положено, матрацы, одеяла. Мы повалились, не раздеваясь, в своих спортивных костюмах, и уже не обращали внимания на зудение северной мошкары.

Сон сковал так чудесно, приятно.

На рассвете под тем же навесом нас снова угостили молоком с хлебом, и началась трудовая жизнь на картошке второкурсников из Сыктывкарского университета.

Картошку копали до ночи.

Кормили сытно – борщ, котлеты, каши, компот. С добавкой.

Сельские женихи приходили глазеть на городских девчат. Предлагали покататься на тракторе с прицепом.

Боже мой, как легко, как чисто было на душе. Так может быть только в детстве.

Перед выходом из дома мама подходила к иконе и просила шёпотом Богородицу помочь ей продать одну, всего одну, картину.

Мама всю жизнь проработала врачом. Время на живопись появилось лишь после выхода на пенсию. Исполнилась её заветная мечта.

Папа к этим картинам делал рамки.

Выплату крохотных пенсий затягивали от месяца к месяцу. Старики повсеместно сидели без денег. Государство, говорили, в кризисе.

Зато мама целыми днями писала картины.

И картины в папиных деревянных рамах их кормили.

Мама и папа, как большинство советских людей, не ходили никогда в церковь. Но в девяностые годы родители повесили в спальне иконы Спасителя и Богородицы.

Мама доверительно мне рассказывала, что ничего не понимает, но после её обращения к Богородице появлялся человек, чтобы купить у неё картину.

Свой товар она относила на стихийный рынок самодеятельных художников.

В подземном переходе, рядом с Центральным рынком, вдоль стен кучковались люди возле выставленных ими на продажу пейзажей, натюрмортов.

Они с удивлением наблюдали за успехом маминой торговли. «Вы знаете какой-то секрет», – говорили ей.

Мама молчала про Богородицу. А когда возвращалась домой, шла к иконе благодарить.

Каждый день я слышу вокруг себя музыку. За левой стеной – играют на баяне. Справа – рояль. За дверью, по другую сторону коридора, контрабас, кларнет, аккордеон…

Если выглянуть из комнаты, то увидишь длинный коридор с портретами знаменитых композиторов, и множество обитых коричневым дермантином дверей. И вот за каждой из них – жизнь музыки.

Мне семь лет. Мы только-только приехали из Крыма в Заполярье. Родители ради хорошей северной зарплаты решились на непростое путешествие, которое затянется для них где-то на двадцать лет.

Наша семья живёт в здании детской музыкальной школы. Здесь нам предстоит прожить весь учебный год – 1966-1967. Мой папа поначалу – завуч, а вскоре – директор Горняцкой детской музыкальной школы в городе Воркута.