Анна Потоцкая - Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Город устроил великолепный бал в танцевальных залах Большого театра, убранного по этому случаю с необыкновенным вкусом и изяществом. Император приехал со своим штабом польских генералов, в польском мундире и совсем без орденов, только в одной ленте Белого Орла, как бы заставляя этим забыть, что он царствовал и над другими народами, и желая возбудить в нас любовь и доверие к себе. Его обворожительные манеры, мягкое и приветливое выражение лица произвели на всех неизгладимое впечатление, и, будем откровенны, легкость, с которой мы, поляки, поддались очарованию, довершила остальное. Я думаю, что в тот день Александр, увлеченный силой произведенного им впечатления, сам искренне мечтал о свободной и независимой Польше, в которой он нашел верных подданных.

На этом балу мы впервые увидали великого князя Константина, исполнявшего обязанности флигель-адъютанта при своем августейшем брате. При шпаге, в узком, наглухо застегнутом мундире, он не спускал глаз с императора, выжидая его приказаний; казалось, ему нравилась чопорная, напыщенная осанка, которая создается привычкой к военной службе. Оттого он никогда и не уклонялся от исполнения этой обязанности, и каждый раз, когда император приезжал в Варшаву, великий князь никому не уступал своего места, называя это «своим долгом», доставлявшим ему «величайшее наслаждение». Поэтому же он никогда не танцевал, постоянно находясь у дверей зала, чтобы не пропустить выхода своего повелителя.

Проходя мимо, я позволила себе подшутить над ним, и он ответил мне невозмутимо серьезным тоном: «Служба прежде всего, и даже сам император не заставит меня нарушить долг службы».

Любовь великого князя к дисциплине доходила до того, что он счел бы преступлением хоть на минуту покинуть свой пост, даже по просьбе брата. Смотр войскам равнялся для него битве, и, не отличаясь храбростью, он любил в этом опасном деле только то, что в некоторой степени напоминало сражения. Его необычайная строгость к солдатам происходила не только от природной жестокости, но и от того, что он придавал огромное значение всем мелочам.

Если бы Константин обладал характером Александра, он все-таки сумел бы примирить с собой поляков. Возможно даже, что горячий патриотизм, который мы вносили во все отважные и безрассудно смелые предприятия, с течением времени потерял бы свою остроту, если бы наше правительство не применяло по отношению к нам такого произвола, а относилось бы с большим сочувствием к тем установлениям, которые нам были обещаны.

Будем надеться, что Провидение в своих неисповедимых путях сохранит нас от непредвиденных опасностей и воздаст нам сторицей за все перенесенные мучения.

Первое пребывание императора в Варшаве внесло значительные изменения в администрацию королевства. Временное правительство заменили постоянным. Ланской удалился, будучи назначен губернатором одной из провинций обширной империи – я не знаю точно, куда именно, – и, наверное, был там более на месте, чем у нас в Варшаве.

Армия имела начальника в лице великого князя, оставалось только назначить наместника королевства и сформировать Совет министров. Император назначил почти всех тех, кто исполнял обязанности министров во время краткого существования Великого герцогства Варшавского: Игнатий Соболевский стал государственным секретарем, Матусевич – министром финансов, Мостовский – военным, граф Станислав Потоцкий, мой свекор, – министром народного просвещения, министерство юстиции было поручено человеку (Вавржецкому), который до сих пор не принимал никакого участия в делах Польши, так как находился на службе в России и приехал в Варшаву, когда Александр организовывал временное правительство. К нему относились не особенно дружелюбно, хотя его благородный характер и заслуги, оказанные отечеству во время войны 1794 года, должны были бы примирить с ним общество и заставить забыть о том положении, которое он до этого времени вынужден был занимать.

Все остальные министры были людьми выдающегося ума и серьезного образования, а их патриотизм и незапятнанное прошлое вызывали самые радужные надежды во всей нации, которая могла лишь приветствовать выбор Александра. Но, к несчастью, подобно Наполеону, он нашел необходимым назначить для наблюдения за действиями польского правительства своего представителя под именем императорского комиссара и, что хуже всего, назначил на этот важный пост Новосильцева.

Его роль, в сущности, сводилась к тому, чтобы облегчить сношения между Польшей и Россией, но благодаря своей хитрости и ловкости он втерся в Совет и знал все, что там происходило.