Иван Панаев - Прекрасный человек

— А, и вы готовы? — сказала Настасья Львовна, все еще стоявшая у зеркала, небрежно взглянув на свою дочь. — Отчего же это вы такую плачевную роль на себя взяли? Кажется, мы не на похороны едем. Анюточка, — продолжала она, обращаясь к сестре, — осмотри ее хорошенько: она и платья-то порядочно на себя надеть не умеет.

Анна Львовна подвинулась немного к своей племяннице и в двойной вызолоченный лорнет начала ее критически осматривать с ног до головы.

— Что-то у вас мешковато сзади сидит платье, — произнесла она с выразительною расстановкою, окончив осмотр.

— Не знаю, отчего это; я не заметила, — отвечала девушка, краснея.

— Не знаете? — сказала Настасья Львовна, все продолжая смотреться в зеркало. — Что же вы знаете? Вместо того, чтоб вздоры-то читать, вы бы лучше, сударыня, позанялись собою.

— Готовы ли, готовы ли, душечка? Уж пора: скоро восемь часов; покуда еще доедем! — говорил Матвей Егорыч, входя в спальню в новом вицмундире, с грудью, завешанною орденскими лентами. В одно с ним время вошел и Владимир Матвеич, тщательно завитой, в коричневом фраке с блестящими пуговицами, держа в руке белые лайковые перчатки.

— За мной дело не стоит. Я готова, Матвей Егорыч… Палашка, зашпиль у манишки булавку с правой-то стороны. Да ну же, дура, поворачивайся…

— У! да какая вы, мамаша, нарядная! — сказал Владимир Матвеич, подходя к матери и целуя ей ручку.

Настасья Львовна улыбнулась с приметным удовольствием.

— И ты сегодня преавантажный, дружочек, — возразила она. — Какие прелестные пуговицы на фраке! Посмотрите, Матвей Егорыч, как у него все мило… Вот вам бы, сударыня, почаще посматривать на брата да перенимать у него порядок и чистоту. Палашка, салоп… Полюбуйтесь-ка, как он одет и какое у него всегда довольное, веселое лицо… Ну, я готова; поедемте…

Четвероместная ямская карета парой давно стояла у того подъезда, где жил статский советник. В эту четвероместную карету первая вошла Настасья Львовна, за нею Анна Львовна; они заняли первые места; напротив них сел Матвей Егорыч с сыном и дочерью.

— На Васильевский, в 14-ю! — закричал лакей, захлопнув дверцы.

Ровно в девять часов карета остановилась у одного из деревянных домов в 14-й линии. Семейство Матвея Егорыча, под предводительством его, вошло в узкую и коротенькую переднюю, освещенную двумя сальными свечами, в которой была нестерпимая духота от множества находившихся там лакеев. Шубы и салопы грудами лежали на прилавке. Музыка гремела. Бал уже был в полном разгаре…

— Ведь я говорила, ма шер, что мы поздно выехали; от нас сюда так далеко… — сказала Настасья Львовна, обращаясь к своей сестре с ласковым упреком, — а все ты, моя милая копунья!

На лице Настасьи Львовны выражалось полное предчувствие предстоявшего ей наслаждения.

— Ах, боже мой! Кто же ездит на вечера ранее девяти часов? — возразила Анна Львовна, поправляя свои волосы.

Владимир Матвеич обчистил рукой свой фрак и надел белые перчатки.

Дверь из передней в залу отворилась. Хозяин и хозяйка встретили новоприезжих гостей у самого входа. Хозяйка — женщина пожилая, с незначительным лицом, в чепце с цветком; хозяин среднего роста, с огромным животом, с Владимиром в петлице, с круглым и красным лицом, по которому расходились в разные стороны пурпуровые жилки.

— Очень рада, Настасья Львовна… Анна Львовна, — сказала хозяйка, — ах, и Марья Матвеевна… очень рада, очень.

— Рекомендую вам моего сына Вольдемара.

— Очень рада…

Владимир Матвеич выступил немного вперед и раскланялся.

— Это по нашей части, — закричал хозяин, протягивая ему руку… — Пожалуйте-ка, молодой человек, пожалуйте… Мы вас сейчас в дело пустим, сейчас за работу. У меня покорно прошу от танцев не отговариваться… Ведь вы, я надеюсь, не философ… Ангажируйте-ка даму, выбирайте любой цветочек… Этот кадриль сейчас кончится… Я хоть и старик, у меня хоть ноги и в подагре, — да я вам сейчас покажу пример… я сам… вы увидите, не хуже вас отдерну кадриль, да и провальсирую, пожалуй…

Так говоря, человек с огромным животом тащил за руку нашего героя. Владимир Матвеич еще не успел опомниться от такого добродушного приема, как уже очутился посредине залы.

— Александра Осиповна! матушка, Александра Осиповна! — продолжал хозяин дома, обращаясь к одной пожилой даме, сидевшей у стены, — вот я еще молодчика завербовал в танцоры, да у самого что-то стариковская кровь разыгралась, и подагры не чувствую: хочу пуститься с какой-нибудь хорошенькой… не говорите только жене… — При этом Николай Петрович подмигнул.