Иван Панаев - Прекрасный человек

— Скажите, кто же это такой? — шепотом спросил Владимир Матвеич, пораженный такими речами, у своего соседа, измайловского офицера.

— Будто вы не знаете его? — возразил измайловский офицер.

Владимир Матвеич смешался и покраснел.

— Нет-с, не знаю.

— Это Зет-Зет…

— Тот, что в газете-то, братец, пишет! Это тот самый! — заметил чиновник военного министерства.

— Неужели?

У героя нашего стукнуло сердце. Он в первый раз находился в присутствии такой особы; ему очень любопытно было посмотреть, как ведут себя сочинители в обществе, как говорят они, нет ли у них на лицах чего-нибудь особенного, — и он начал внимательно рассматривать господина Зет-Зета.

— Хотите, я вас познакомлю с ним? — спросил у Владимира Матвеича измайловский офицер.

— Мне… мне бы очень приятно.

— Петр Васильевич, — сказал измайловский офицер, обращаясь к Зет-Зету, — вот г. Завьялов желает с вами познакомиться.

Владимир Матвеич встал со своего стула и начал раскланиваться.

Зет-Зет взял его за руку и произнес скороговоркою:

— Очень рад. Милости прошу ко мне: я живу на Лиговке, в доме Михеева, N№ 2345.

Потом он начал рассказывать с эффектом и с жестами сюжет своей новой большой драмы с куплетами под заглавием «Давид Теньер, или Фламандские нравы».

— Те водевили, которые написаны мною, — говорил Зет-Зет, — это так, мелочь, маленькие штучки, — а это уж вещь обделанная, обработанная: в моих водевилях только эскизы, очерки, а это уж драма, тут создание. Известно, что Теньер в молодости своей был только подражателем и подражал всем, не только фламандским, но итальянским живописцам, — впоследствии же удалился в деревню, долго изучал природу и деревенскую жизнь и потом уже сделался великим творцом и обессмертил свое имя. Это, вот видите ли, один только сухой факт из его жизни, а остальное все я добавил воображением — и это мне очень, очень удалось.

«У, как говорит!» — подумал Владимир Матвеич.

— В первом акте я представил Теньера, списывающего копии с Тинторетто и Рубенса: он живет совершенно обеспеченный и, по-видимому, счастливый, но гений его не дает ему покоя: он мучится, сам не зная отчего, худеет, бледнеет… уж если человек болен душевно, то, заметьте, непременно и лицо его изменяется. К нему приходит заказывать один вельможа копию: он берется окончить ее в два дня; но душевная болезнь его в эти дни увеличивается, и он не может приняться за кисть. На третий день вельможа является за картиной, узнает, что Теньер еще не начинал заказанной ему копии, кричит, сердится. Теньер говорит: «Так ждите же здесь, копия ваша через час будет готова!» — и с диким вдохновением схватывает кисть. Изумленный вельможа остается. Ровно через час копия, не уступающая оригиналу, готова. Вельможа осыпает Теньера похвалами и золотом и хочет взять копию, но Теньер в бешенстве выхватывает ее у него из рук, режет ножом и с диким хохотом выбегает из мастерской. Этим я кончил первый акт.

— Черт знает, как это должно быть хорошо на сцене! — закричал инженерный офицер.

— Во втором акте, — продолжал Зет-Зет, — Теньер уже в деревне… Тут представлена картина фламандской жизни, — для этой сцены я много изучал, рылся в книгах…

— Рылся в книгах! Все это вздор! — вдруг раздался пронзительный голос, — да наплевать и на книги-то ваши, когда тут дело идет о танцах… Господа кавалеры! этак-то вы оставляете дам?.. Славно! ну, что вы тут расселись слушать этого молодца?.. а вот я велю запереть эту комнату, что тогда скажете? Затянулся да и марш наверх… Уж эти мне сочинители! мало им того, что обирают с нас деньги за книги, нет, еще слушай их… Петр Васильевич, дайте-ка мне вашу руку; ну, теперь налево кругом, да наверх, — проповедуйте там о вашей учености старухам… Господа, все за мною — марш!

И Николай Петрович потащил за собою господина Зет-Зета, и вслед за ними отправились все остальные.

Владимиру Матвеичу было ужасно досадно, что хозяин дома так насильственно поступил с г. Зет-Зетом: ему чрезвычайно хотелось дослушать сюжет драмы-водевиля.

Когда Николай Петрович оставил сочинителя, сочинитель на свободе начал прохаживаться медленно и задумчиво в тех комнатах, где были карточные столы, потом пришел в танцевальную залу, облокотился о косяк двери, скрестил руки и наблюдательным взором стал следить за пестрым движением бала…

Чиновник военного министерства, указывая на него головой, сказал одному из своих приятелей.

— Вишь, как смотрит? Как раз спишет кого-нибудь, ведь у него перо пребойкое.