Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

-Хлеб! Хлеб! Хлеб!

Кирик Вестун не хотел так, напрасно, лезть на рожон. Послал в обход сыроядцам шестьдесят подмастерьев и молодых мещан под руководством резчика Клеоника и Марко Турая. Те что-то медлили. Прямо перед собой кузнец видел усы, разверстые рты, налитые кровью глаза, оружие. Мелькнули где-то среди вражьей толпы лики хлебника и «рыбного кардинала».

— Хлеб! Хлеб! Хлеб!

Кирик знал: не отобьют хлеба, не заставят поде­литься — люди вскоре начнут пухнуть. Вот эти, обычные люди, друзья. Этот чёрно-седой Гиав Турай, и Тихон Вус с золотыми выше кисти руками, и этот дударь, чья дуда сейчас плачет над ними, и этот сероглазый мужик Зенон, и сотни других мещан и мужиков.

Кто-то тронул его за плечо.

— Ты зачем тут, Марко?

— Выбрались мы по Шивальной улице на Запад­ный обход, а там духовенство идёт. Дорогу перерезало. Страшенная сила. Неисчислимое множество. Если во­круг замка бежать — не успели бы. Они вот-вот тут будут. Крестным ходом разнимать идут.

— Что делать? — спросил суровый Клеоник.

— Идти на этих, — мрачно ответил Кирик. — Пращ­ников сюда.

Народ медленно начал вытесняться из улицы на Росстань, растекаться в ряды.

— Вус, — предложил кузнец, — бери десяток хлоп­цев да запри выход из Западного обхода. Не пускай этих попов нас разнимать.

— Не хватит. Мало нас.

— Как напрут, так отступай сюда.

— А если они между нами и ними разнимать по­лезут?

— Бей по головам, — рявкнул Кирик.

— Попов? С ума сошёл, что ли?

— Попов. Зачем им в мирские дела щемиться? Мы в церкви не ломимся..

Яростно заревела над головами дуда. Засвистели над головами, залязгали — пока что по мостовой, чтобы напугать — камни.

— Хлеб! Хлеб! Хлеб!

Две толпы столкнулись как раз на границе Росста­ни и Старой. Балды мелькали редко, да ими и неудобно было действовать в тесноте. Надеялись главным образом на кулаки. Дрались с яростью, даже хрустело.

— Хлеб! Куда хлеб подевали, сволочи?!

Толпы бурлили.

— Хлеб?! Навоз вам кушать! — крикнул хлебник.

Кузнец саданул ему. Марко и Клеоник врезались в ряды богатых плечо к плечу.

И тут Вестун увидел, как из третьей улицы начала выплывать залитая золотом, искристая масса. Над ней клубами вился дым ладана.

Шёл крестный ход. Плыли православные хоругви и католические статуи. В трогательном единстве. Будто бы никогда не было и даже не могло быть иначе.

— Ах ты, упаси, Господи Боже, люди твои! — вы­ругался Турай.

Люди Тихона Вуса, хоть и очень медленно, но отсту­пали перед духовенством. Им нельзя было драться, они сдерживали крестный ход древками копий, но вес шед­ших был неизмеримо большим.

Вестун едва не застонал. Две толпы дрались упрямо: слышалось лязганье камней о латы, с хрустом ломались древки копий, мелькали кулаки. Ругань, крик, проклятия стояли над толпой.

Но побить торговцев пока не удавалось. Они стояли насмерть, зная, что если отступят из Старой на рынок — ремесленники бросятся к лавкам и складам, а самим им придётся сражаться на мосту, а там, как это не раз уже было, будут свергать с высоты в воду, в ров.

Они понимали, что, отступая, можно потерять и товар и жизнь, и поэтому подвигались назад очень медленно.

Всё ближе плыли к месту драки ризы, хоругви, кре­сты, статуи на помостах. И выше всего плыл над толпой убранный в парчу и золото Христос с улыбчивым вос­ковым лицом.

— Примиритесь! — закричал Жаба. — Если недо­стаёт покровительства, падает народ, а при многочислен­ных советчиках...

— Ещё хуже падает, — засмеялся Клеоник.

— ...процветает, благоденствует. Ну, что вам надо? Рай ведь у нас. Помню, выпивали...

Лотр, замычав от позора, очень проворно прикрыл ему ладонью рот.

— Братцы, братия! — воскликнул Болванович. — Я вам! Мир! Что вам в этом хлебе? Не хлебом единым...

С отчаянием заметил Кирик, что драка поутихла. Много кто снял магерки. Руки, только что крошившие всё на своем пути, начали класть кресты.

— Господь Бог сказал: царствие моё не от сего мира. А вы в этом мире хлеб себе ищете.

— Эй, батька, поёшь слишком сладко! — крикнул дударь.

На него рявкнули. Неизвестно, чем это всё могло закончиться, но испортил своё же дело епископ Комар. Насупив грозные брови, он ляпнул:

— А что хлеб? Тьфу он, хлеб!

И, словно воспользовавшись его ошибкой, вдруг страстно завопил Зенон:

— Язычник ты! Поганец! На хлеб плюёшь! А чем Иисус апостолов причащал?

Второй раз за два дня удивился мужику Вестун. Но не только он. Удивились и остальные. Святотатство ска­зал епископ. По-простому задумал поговорить, холера.