Лев Гумилёв - Дар слов мне был обещан от природы

Из-за этих злоключений и жена моя слегла
В лихорадке; вся иссохнув, душу богу отдала.
Дочь одна со мной осталась; как тюльпан она цвела.
Кто над нею надругался, верно, был исчадьем зла.
Он украл мою голубку, и ее сокрыла мгла.

Что сказать о днях минувших? Что же дал нам новый строй?
Как и прежде, негодяи правят гибнущей страной.
Если это есть свобода — право, лучше гнет былой.
Я с политикой простился, породнился я с землей,
Жил в лачуге, и трудился, и доволен был судьбой.

Да, теперь ясна мне стала участь горькая твоя,
Для чего страдать бесцельно, ад в душе своей тая?
Капли морфия довольно, чтоб страдания змея
Вмиг издохла, чтоб прервалась нить земного бытия.
Идеал твой мне неясен, знать его хотел бы я.

Раз уж ты сказать решился это слово — идеал,
Я отвечу: отрешился от всего, что я искал,
Умереть легко мне, смерти я бояться перестал.
Но тебе я то открою, что другим не открывал.

Тут старик преобразился и глазами засверкал.
Вспомнил я в минуту эту Ленина горящий взгляд,
Взгляд, зовущий угнетенных на вершины баррикад.
Речь его была как знамя, словно громовой раскат,
О жестокости тиранов, превративших землю в ад,
И о мужестве казненных, и о горечи утрат.

Он сказал мне: «Мурдашуи — зла извечного оплот.
Хорошо, что мир изменчив и возмездие придет.
В этот день веревок хватит, чтобы вздернуть всех господ,
Кто чинил обиды людям, кто обкрадывал народ.
День придет, народ восстанет и судьбу перевернет.

На помост взойдут: кровавый и судья и прокурор,
Ожидает генералов виселица и топор.
А предатели живыми будут брошены в костер,
Обретут министры гибель в пропастях холодных гор.
Мы навеки уничтожим унижения позор.

Не уйдет от наказанья и убийца Мариам,
Он со сворой мурдашуев полетит ко всем чертям.
Будет выброшен навеки из Ирана этот хлам.
Превратится вся отчизна в радостный и светлый храм,
Не богатство и не знатность — честность будут славить там.

Угнетению рабочих, верю я, придет конец.
Больше золото не станет очаровывать сердец,
Не покажется богатством изукрашенный дворец,
Пусть на бой за это дело встанет не один борец,
Дал такой завет нам Ленин — революции отец.

Мне осталось жить недолго, жизнь прошла, как смутный сон.
Речь моя не след на море — поколений многих стон.
Если мысль моя бессмертна, разве смерть моя — урон?
Откровению страдавших не страшна гроза времен».
Так, склонившись над могилой, свой рассказ закончил он.

Барзигар, почтенный, правду я скажу тебе теперь!
Тут не вымысел досужий, ты словам моим поверь.
Революции народной стук все явственнее в дверь.
Жизни радостной, свободной жаждем, не страшась потерь.
Над покойником молитву я сегодня прочитал.

Над иранцами сегодня мудрашуй царем слывет,
И толпа ему подобных все за деньги продает.
Лишь один поэт-безумец — болью сердца он поет,
Он таит надежду в сердце и свободы светлой ждет.
Я не мог бы откровенней высказать свой идеал.

День, словно солнца медный щит,
Был опрокинут и разбит.
Вздох дня вздымается, как дым,
И слезы звезд текут над ним.
Он вязнет, голову клоня,
Кончается явленье дня,
И над поверхностью земной
Взлетает занавес ночной.
Земля скрывается в тени,
На небе синие огни.
Ночь — декораций торжество —
Красавица и волшебство.
Сияют звезды в облаках,
Как изумруды на шелках,
А купол, как простор морской,
В нем фей купающихся рой.
На небе искрится всегда
Зелено-желтая звезда,
И в сцене ночи лунный лик,
Короною из тьмы возник.

Темной ночью над лесом густым
Ветер мчится, ломая кусты,

Гонит к каждому дереву страх,
И рождаются тени в ветвях.

Все пространство становится сном,
Видишь черта за каждым кустом.

Ропот дивов и злобных пери
Мучит страхом сердца до зари.

Дивы мысли людские крадут,
Чтоб бессилен стал разума суд.

Страх сметает течение дум,
Подозренья приходят на ум,

И растерянность, будто вот-вот
Бес врасплох на тебя нападет.

Ветер хлещет безжалостно нас,
Так, что сыплются искры из глаз.