Лев Гумилёв - Дар слов мне был обещан от природы

Встань, кравчий, ныне снова новый год!
Цветы в саду, веселый пир идет.
Пускай печаль достанется врагу,
Друзьям же счастье ворожба несет.

Встань, кравчий, розы обвивают дом,
В саду тюльпан мелькает огоньком,
И с нетерпеньем ожидает нас
Рубаб, багряным сдобренный вином.

Встань, кравчий, расцвели в садах цветы,
И будет так до жаркой темноты.
Пока не сжег еще цветы июнь,
Мы будем пить в согласье, я и ты.

Стройней цветка ее прелестный стан,
Я в сад ее пришел, и мне тюльпан
Израненное сердце показал.
Ее краса наносит много ран.

Как прекрасна шафранная роза весны!
Пусть всегда над тобою поют соловьи!
Будь же проклят, кто топчет побеги твои
И ломает багряные розы весны.
Пусть господь покарает подобье свиньи,
Что жестоко ломает побеги весны.

Предшествует слава и почесть беде,
Ведь мира закон, что трава на воде.
Во времени блеск и величье умрут,
Сравняются, сгладившись, башня и пруд.
Хоть ныне богатство и роскошь у нас —
Не долог всегда безмятежности час.
Не век опьяняет нас чаша вина.
Звенит и смолкает на лютне струна.
Я царскою дочерью прежде была,
А ныне в орду кочевую зашла.
Скитаясь без крова и ночью одной,
Восторг и отчаянье были со мной.
Превратность царит на земле искони.
Примеры ты встретишь, куда ни взгляни.
И песни, что пелись в былые года,
Изгнанника сердце тревожат всегда.

Шерсть собрали с тысячи овец,
Сотни две связали мне колец,
Круглый остов из прибрежных ив,
Прочен, свеж, удобен и красив…
В северной прозрачной синеве
Воин юрту ставил на траве,
А теперь, как голубая мгла,
Вместе с ним она на юг пришла.
Юрту вихрь не может покачнуть,
От дождя ее твердее грудь,
Нет в ней ни застенков, ни углов,
Но внутри уютно и тепло…
Удалившись от степей и гор,
Юрта прибрела ко мне на двор.
Тень ее прекрасна под луной,
А зимой она всегда со мной.
Войлок против инея — стена,
Не страшна и снега пелена,
Там меха атласные лежат,
Прикрывая струн певучих ряд…
Там певец садится в стороне,
Там плясунья пляшет при огне.
В юрту мне милей войти, чем в дом,
Пьяный — сплю на войлоке сухом.
Очага багряные огни
Весело сплетаются в тени,
Угольки таят в себе жару
Точно орхидеи поутру;
Медленно над сумраком пустым
Тянется ночной священный дым,
Тает тушь замерзшая, и вот
Стих, как водопад весной, течет.
Даже к пологу из орхидей
Не увлечь из этих юрт людей.
Тем, кто в шалашах из тростника,
Мягкая зима и то горька.
Юрте позавидует монах
И школяр, запутанный в долгах.
В юрте я приму моих гостей,
Юрту сберегу и для детей.
Князь свои дворцы покрыл резьбой, —
Что они пред юртой голубой!
Я вельможным княжеским родам
Юрту за дворцы их не отдам.

Я помню, я помню дыханье зимы
И посвист летящего снега.
Я стар, мне несносно дыхание тьмы
И мертвенный холод ночлега.

Но юрта, по счастью, была у меня,
Как северный день голубая.
В ней весело прыгали блики огня,
От ветра меня сберегая.

Как рыба, что прянула в волны реки,
Как заяц в норе отдаленной,
Я жил, и целили меня огоньки
От холода ночью бессонной.

Проходит тоска освеженных ночей,
Природа в весеннем угаре.
Меняется время, но юрте моей
По-прежнему я благодарен.

Пусть полог приподнят, на углях зола,
Весною печально прощанье,
Но сколь не спалит меня лето дотла,
То скоро наступит свиданье.

Лишь стало бы тело чуть-чуть здоровей,
И встречусь я осенью с юртой моей.

О, обезьяний царь, услышь меня, молю!
По силе злой судьбы я бес, но я люблю.
И, страстью сожжена, теперь к тебе стремлюсь,
Со мной не ляжешь ты, я с демоном сольюсь.
По десять тысяч душ мы будем убивать,
Мы будем жрать тела и будем кровь лизать,
И породим детей жестоких, словно мы.
Они войдут в Тибет, и в царстве снежной тьмы
У этих бесов злых возникнут города,
И души всех людей пожрут они тогда.
Подумай обо мне и милосерден будь,
Ведь я люблю тебя, приди ко мне на грудь!