Душевный разлад, переживаемый хозяйкой дома, ее грустные размышления повлияли на весь распорядок дня: обед проходил в угрюмой обстановке, продолжался недолго, хотя был большой праздник — вербное воскресенье, последнее перед страстной неделей, — и весь дом был великолепно убран. Без присущей ей живости, каким-то монотонным голосом пани Неповольная говорила отцу Иннокентию о своих утренних визитах, поводом для которых явилось решение вверенного ее попечению Общества ввести в храмах с будущей недели дополнительные мессы, и горько жаловалась, как невнимательно слушали ее соображения о возможной политике новой власти, как уклончиво отвечали ей в каждом доме.
Отец Иннокентий понимал, что хозяйка дома заранее готовит себе отступление на тот случай, если решение участи его ордена затянется на неопределенное время, а этого следует ожидать, ибо пани Неповольная начала хлопоты в неподходящем настроении. Желая подстегнуть ее рвение, он вынул из кошелька измятый листок с напечатанным на нем текстом и как бы нехотя сообщил, что это одна из тех прокламаций, которые были расклеены минувшей ночью в казармах, и она содержит призыв к солдатам имперского войска во что бы то ни стало избегать сражений с французами, которые движутся сюда с целью освободить своих страждущих братьев. Прокламация заканчивалась словами: «Не слушайте тех, кто стал вашими господами путем насилия. Разве не подарил создатель каждому из нас собственный разум и собственную совесть, что вы позволяете навязывать вам чужую волю и поступаете не по собственным убеждениям, а как приказывает начальство? Разве нужны вам посредники между собой и богом? В наши сердца вложил он все, чего хочет от нас; пусть каждый обратится к своему сердцу, и он познает святейшие из его законов. Воспряньте духом, братья, и, если не желаете быть стадом животных, которых гонят на бойню, самостоятельно распорядитесь каждый своей судьбой, а все вместе — судьбой своей родины!»
В наше время такие и подобные им призывы не новы, и мы нередко пропускаем их мимо ушей, а встретив на страницах какой-либо книги, даже и не читаем, но в ту пору, после двух столетий молчания, они оказывали электризующее действие. Разумеется, не каждый еще и признавался, что видел прокламацию, написанную неизвестными поборниками природных прав человека, о которых все тогда говорили, и не каждый решался поднять ее, а тем более прочитать, однако их влияние ощущалось во всеобщем необычайном подъеме духа, их таинственное эхо носилось, можно сказать, в воздухе. Газеты, приходившие с берегов Сены, где народ, заняв трон и провозгласив себя королем, принялся вершить грозное возмездие, казня всех, в ком видел врага дарованного ему естественного права, лишь сильнее бередили это глухое, молчаливое и тем не менее глубокое волнение в обществе. За исключением некоторой части пражских горожан, пребывавших в постоянном духовном застое, никто уже не проявлял того желания подчиниться меняющимся обстоятельствам, которое пани Неповольная еще недавно так ловко использовала. Тогда люди испытывали какую-то усталость от нововведений и жаждали передышки, но теперь они уже отдохнули и охотно шли навстречу обновлению общественной жизни. Когда-то они имели привычку принимать непосредственное участие в исторических событиях, и теперь эта привычка, хотя бы только в мыслях и стремлениях, вновь обрела прежнюю власть над ними.
— До сего дня мы думали, что весь этот сор плывет к нам из-за границы, но сия прокламация убеждает, что она напечатана здесь, в Праге, — сказал отец Иннокентий ледяным, резким тоном. — Только позавчера в городе стало известно решение правительства открыть боевые действия против французских разбойников, и вот уже готов ответ. Не могу понять, отчего соответствующие ведомства не способны проявить должного служебного рвения, чтобы вывести на чистую воду этих мерзавцев, этих богохульников. Не оттого ли, что именно в этих кругах гнездятся самые опасные вольнодумцы, а среди государственных чиновников немало деятельных членов тайных обществ? Если новый государь не будет внимательнее, чем его покойный родитель, прислушиваться к советам духовных лиц и не примется немедленно выметать из всех углов разных бунтовщиков, то, повторяю, через короткое время мы будем утопать в крови, как тонет сейчас отчизна королей-святых Генриха и Людовика. В сущности, куда ни погляди, нигде не увидишь скромного, истинно христианского, неутомимого и для нас превыше всего необходимого усердия — повсюду лишь хвастовство и краснобайство.
Читать дальше