Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

Павлик стал тенью своего господина. Он жил его жизнью, весь день только о том и думал, как бы ему угодить. Само собой разумеется, что он мгновенно исполнял любое желание своего господина. Но вскоре стало мучить его одно обстоятельство. Обычно те, кто, не застав Собеслава дома и желая наглядней обрисовать его наружность, добавляли: «Ну высокий, статный, бледный такой». Павлику нравилось, когда его господина называли «высоким» и «статным», но он никак не мог примириться с тем, что он еще и «бледный». У Павлика это вызывало щемящую боль в сердце. Хотя он и мало разбирался в жизни, но твердо знал, что бледные люди обыкновенно или больны, или несчастны… Что же с Собеславом?.. Павлику было не только трудно ответить на этот вопрос, но даже и думать об этом было мучительно. И чем больше он думал, тем сильнее запутывался, так и не придя ни к чему определенному. Все это настолько нарушило его обычно спокойное душевное состояние, что он решился наконец поговорить со своим господином.

Однажды утром, придя к нему в комнату, чтобы помочь встать с постели и одеться, он со свойственной ему прямотой и откровенностью спросил:

— Пан Собеслав, почему у вас на щеках нет румянца?

Собеслав с легкой усмешкой пожал плечами.

— Зато у тебя щеки точно раскрашенные, — ответил он с серьезным видом. Собеслав успел подметить, что чем серьезнее обращался он со своим Лепорелло, тем комичнее тот рассуждал и отвечал, отчего старательный и услужливый Павлик становился ему еще милее.

— Поверьте, пан Собеслав, мне вовсе не в радость, что у вас не такие же румяные щеки, как у меня, — с искренней печалью признался Павлик.

В ответ Собеслав так расхохотался, что потом в продолжение нескольких минут не мог отдышаться. Внезапно он замолчал и, вскочив с кресла, куда буквально повалился, дав волю своему веселью, принялся большими шагами расхаживать по комнате.

— Следовательно, по моему виду уже заметно, что со мной происходит что-то неладное, — воскликнул он, посмотрев на себя в зеркало долгим встревоженным взглядом, — если это бросилось в глаза тебе, тебе! Ведь обычно ты ничего не замечаешь, пока кто-нибудь не укажет тебе пальцем.

— Вы же знаете, что я глупый и, наверное, останусь таким до конца жизни, — с раскаянием ответил Павлик, укоряя себя за то, что и в этом случае он ничего не мог понять. — Все вокруг уже давно говорят, что вы больны, а я до сих пор не замечал вашего хворого вида, хотя мне давно следовало бежать за доктором. Боже мой, ведь он и живет-то совсем рядом! Когда я открываю окно проветрить комнату, то вижу, как он проходит мимо.

И Павлик, желая наверстать упущенное по причине своей медлительности время, устремился к дверям.

— Уж не за доктором ли ты? — вскрикнул Собеслав. — Только посмей у меня!

Однако Павлик вместо ответа взялся за ручку двери.

— Если ты сделаешь эту глупость, то считай, что сегодня мы говорили с тобой в последний раз.

Павлик отпустил ручку двери и схватился за сердце, словно его смертельно ранили.

— Только не это! — всхлипнул он. — Но как же вы поправитесь, если и слышать не хотите о докторе?

— От моей бледности меня ни один доктор не вылечит, — патетически промолвил Собеслав, подходя к умывальнику.

— Тогда кто же? — настойчиво спрашивал Павлик, подавая ему мыло и полотенце.

— Чувствую я, — сокрушался Собеслав, — что не видать мне покоя, пока ты не выкинешь из своей головы мысль о моей болезни. Но даже если бы я и пожелал объяснить тебе, что со мной происходит, ведь ты все равно ничего не поймешь и ничем мне не поможешь!

— Вот увидите, я все пойму, — искренне обещал Павлик. — Когда тот, кого я люблю, говорит со мной откровенно, у меня в голове проясняется и я каждое словечко понимаю.

Собеслав кивком головы велел ему подать гребни и щетки для волос.

— Так вот, искуситель, — сказал он, начав зачесывать свои длинные, черные кудри назад, что в те времена безоговорочно почиталось признаком гениальности, — знай, что я бледен не вследствие болезни, недуга, ранения или еще чего-нибудь подобного, но щеки мои побледнели, я чахну, хирею… оттого, что мне опротивела… жизнь.

Павлик пристально смотрел на своего господина, внезапно засмеявшегося тем горьким смехом, который его обожательницы называли неотразимым и демоническим. Этот смех еще раз убедил Павлика, что в его собственной голове царит полная неразбериха. Собеслав сознавал, что на этом нельзя остановиться и следует довести разговор до конца.