Даниил Мордовцев - Замурованная царица. Иосиф в стране фараона (сборник)

Далее, вдоль боковых стен «палаты крокодилов», разместились все сановники двора фараона, все верховные жрецы и мудрецы земли египетской с громкими титулами: ерпа – наследственно-великие, ха – князья, сет – светлейшие, семер-уат – доверенные, мур – предстоящие, сехат – просветители, емхет – состоящие при особе фараона, хир-сешта – «учители таинственных наук», «учители тайн неба», «учители тайн земли», «учители тайн бездны», «учители таинственных слов», «учители тайн священного языка», весь цвет знатности и мудрости египетской. Все это стояло неподвижно, словно истуканы, с опущенными долу глазами, которые не могли быть подняты до высоты фараона, пока царственный сфинкс молчал.

Но вот сфинкс пошевелился на троне и поднял правую руку. Глаза всего сонма присутствующих обратились к трону.

Уста царственного сфинкса наконец открылись.

– Я – Озимандий, – заговорил он глухо, – царь царей, владыка Верхней и Нижней земли, гроза вселенной, я, великий фараон Апепи, сын Амона-Ра, отца моего, обращаю к вам слово свое. Внемлите глаголу фараона, все высокие мужи земли египетской!

Словно вздох исполина пронесся по всему собранию – это вздохнули предстоящие, ожидая чего-то великого и страшного.

– Мне было два видения, – продолжал фараон, вдыхая в себя тонкий аромат курения. – Спал я на ложе своем и видел сон. Стою я при береге Нила и вижу: выходят из воды семь коров, видом добрые и тучные, и стали пастись по берегу. Тогда вышли из реки еще семь коров, худые видом и тощие телом и тоже стали пастись по берегу вместе с тучными коровами. И вдруг вижу: худые видом и тощие телом коровы поглотили семь коров, добрых видом и тучных телом, словно бы их и не было, исчезли в утробах тощих. И я проснулся.

Фараон умолк, и все молчало. Слышно было только тяжелое дыхание присутствующих, да с карниза пилонов слабо доносилось воркованье голубя. На лицах предстоящих заметно было глубокое смущение: все старались, по-видимому, вникнуть в смысл сновидения фараона, обводившего глазами сфинкса все собрание.

Наконец он продолжал, вперив взоры в силуэты далеких пирамид:

– Я уснул снова на ложе своем и видел второй сон. Вижу, из одного стебля выходит семь колосьев, которые полные, наливные. Затем вижу другие семь колосьев, которые выросли после первых, и такие тощие, источенные ветром. И вдруг эти тощие и источенные ветром колосья пожрали другие колосья, полные, наливные… И я проснулся, и смутилась душа моя от этих сновидений. И вот я призвал вас, мудрейшие мужи земли египетской и снотолкователи, и спрашиваю вас: рассудите, что означают сны эти?

Он умолк и с силуэтов далеких пирамид перенес взор свой на лица стоявших в глубоком молчании жрецов. Лица эти выражали нечто более, чем смущение.

Фараон ждал. Но ожидание, по-видимому, не входило в его привычки: терпение не было его добродетелью. По бронзовому лицу его стали пробегать едва заметные судороги. В глазах показались зловещие огоньки, и между дугообразными бровями легла складка недовольства.

– Я жду, – глухо проговорил он.

Присутствующими, видимо, овладевал страх. Жрецы тяжело вздыхали, переминались на месте, переглядывались. У некоторых беззвучно шевелились губы.

– Семь коров тучных… семь коров тощих… семь колосьев полных… семь тощих, – растерянно шептал дряхлый жрец богини Мут в Фивах, – пожрали… колосья пожрали… коровы пожрали…

– Ну! – почти беззвучно произнес фараон, слыша бормотанье дряхлого жреца.

– Святейшество… царь царей… старый Тутмес… он… он…

– Что старый Тутмес? – спросил фараон, надеясь, что это имя разъяснит что-либо.

– Тутмес… он… он… истолковал бы сон… он… провидец, – бормотал старик.

– Где же он? – снова спросил фараон.

Нужно было видеть смущение и ужас, отразившиеся на лицах некоторых жрецов при имени Тутмеса. Это были именно те члены верховного совета, которые осудили старого Тутмеса, учителя Иосифа, а потом велели сжечь его тело, а пепел костра рассеять по пескам пустыни.

– Где же Тутмес? – настойчиво повторил фараон. – Я не слыхал о его смерти.

– Святейшество… он не умер… – бормотал дряхлый жрец.

– Что же он не здесь? – допрашивал фараон.

– Его нет на земле… великий Озирис взял его к себе.

– Как? Как взял Озирис, если Тутмес не умер?

– Живым взял… исчез Тутмес…

В это время из среды сановников выступил знакомый уже нам бывший семер-уат Циамун, а ныне сет великого фараона, Циамун, которого мы видели в мемфисской тюрьме вместе с Хорхебом, и, упав на колени, воскликнул: