Афонсо Лима Баррето - Печальная судьба Поликарпо Куарезмы

— Господи, что делать? — повторяла она.

Ольга впервые осознала, что в жизни бывают безнадежные положения. Она твердо вознамерилась спасти крестного и принесла бы в жертву что угодно — но это было невозможно, невозможно! Не существовало никакого средства, никакого способа. Куарезме оставалось лишь отправиться на место казни и взойти на Голгофу без надежды воскреснуть.

— Может быть, ваш муж? — предположил Рикардо.

Она задумалась, размышляя о характере мужа, но вскоре поняла, что его эгоизм, амбиции и жестокость не позволят ей сделать такого шага.

— Ну нет, это…

Рикардо не знал, что еще подсказать, бездумно разглядывая обстановку комнаты и высокую черную гору, видневшуюся за окном. Ему хотелось высказать предложение, дать совет, но ничего не приходило в голову. Ольга так и сидела, запустив пальцы в свои черные волосы, глядя в стол, на котором покоились ее локти. Стояла торжественная тишина.

Внезапно глаза Рикардо весело заискрились, и он сказал:

— Если бы вы отправились туда…

Ольга подняла голову; глаза ее расширились от изумления, черты лица сделались жесткими. Она немного подумала, совсем немного, и твердо сказала:

— Еду.

Оставшись один, Рикардо сел. Ольга пошла одеваться. Он с восхищением думал об этой женщине, только из дружбы решившейся на такой рискованный шаг, готовой к самопожертвованию, обладательнице великой души, которая витала далеко от нашего мира, от нашего эгоизма, от нашей низости, — и чувствовал к ней величайшую признательность.

Вскоре она, готовая к отъезду, вернулась в столовую, застегивая перчатки. В это время вошел муж. На его круглом лице читалась удовлетворенность самим собой; под длинными усами сияла улыбка. Он никак не показал, что заметил Рикардо, и обратился прямо к жене:

— Ты уходишь?

Движимая отчаянным желанием спасти Куарезму, та ответила, несколько нетерпеливо:

— Ухожу.

Армандо изумился ее тону. Он повернулся к Рикардо, чтобы расспросить его, но затем вновь обернулся к жене, властно спросив:

— Куда?

Ольга медлила с ответом, и тогда доктор осведомился у трубадура:

— Что вы делаете здесь?

Корасао дуз Отрус не имел смелости ответить, предвидя бурную сцену, которой он хотел избежать, но тут вмешалась Ольга:

— Он поедет со мной в Итамарати, чтобы спасти от смерти моего крестного. Ты знаешь, что случилось?

Муж, похоже, несколько успокоился и решил, что можно отговорить жену от поступка, столь опасного для его интересов и амбиций. Он мягко заговорил:

— Это неправильно.

— Почему? — с жаром спросила она.

— Ты скомпрометируешь себя. Знаешь ли ты, что я…

Она ответила не сразу, глядя на него своими большими глазами, в которых играла насмешка. Так продолжалось с минуту или две. Затем она рассмеялась и сказала:

— Именно! «Я», всегда «я», только «я», здесь «я» и там «я»… Ты не думаешь ни о чем другом… Все делается для тебя одного, все остальные должны жить лишь ради тебя… Как остроумно! Выходит, я — пусть и мне будет позволено говорить «я» — не имею права жертвовать собой, доказывать свою дружбу, привносить в жизнь хоть что-нибудь возвышенное? Забавно! Я — никто и ничто! Я вроде мебели, украшения, у меня нет ни знакомых, ни друзей, ни характера? Ну-ну!

Ольга говорила то медленно и язвительно, то быстро и страстно; слова ее сильно напугали мужа. Они всегда были настолько далеки друг от друга, что он считал жену неспособной на такой порыв. Вот эта девочка? Вот эта безделушка? Кто научил ее этому? Он решил обезоружить ее, призвав на помощь иронию, и сказал со смехом:

— Ты что, в театре?

Она тут же ответила:

— Если великое встречается только в театре, значит, я в театре.

И прибавила с нажимом:

— Вот что я скажу тебе: я все равно поеду. Я должна сделать это, я хочу сделать это, я имею на это право.

Она взяла зонтик от солнца, поправила вуаль и вышла — величественная, прямая, высокая, благородная. Армандо не нашелся, что сделать: вконец сбитый с толку, он молча смотрел, как жена выходит из дома.

Скоро они уже были у дворца на улице Ларга. Рикардо не пошел внутрь и остался ждать Ольгу на площади Санта-Ана.

Она поднялась по лестнице. Во дворце стоял невероятный шум, люди все время входили и выходили. Все хотели попасться на глаза Флориано, поздороваться с ним, засвидетельствовать свою преданность, напомнить об оказанных услугах, продемонстрировать, что и они внесли свой вклад в его победу. Для этого использовались любые средства, планы и методы. Диктатор, раньше такой доступный, теперь уклонялся от общения. Некоторые даже пытались поцеловать ему руку, словно папе или императору, и его уже тошнило от такого угодничества. Калиф не считал себя священной особой, и ему все опротивело.