Афонсо Лима Баррето - Печальная судьба Поликарпо Куарезмы

Доктор, слышавший все, не преминул возразить:

— Но это совершенно необходимо… Мы прекрасно знаем, что они такие же, как мы, но без этого все развалится.

Куарезма добавил:

— Дело во внутренних и внешних потребностях общества… У муравьев, у пчел…

— Согласна. Но и у муравьев, и у пчел случаются мятежи. Что же, власть у них удерживается убийствами, поборами и насилием?

— Не знаю… А кто знает? Возможно… — уклончиво ответил Куарезма.

Доктор безапелляционно произнес:

— Что нам пчелы? Мы, люди, находимся на вершине зоологической классификации — и станем перенимать правила жизни насекомых?

— Речь не об этом, дорогой доктор. На примерах из их жизни мы убеждаемся во всеобщей распространенности этого явления, в его, так сказать, имманентности, — мягко сказал Куарезма.

Не успел он договорить, как вмешалась Ольга:

— Если бы эта власть приносила людям счастье, тогда ладно. А так — на что она?

— Обязательно принесет, — твердо проговорил Куарезма. — Сейчас вопрос в том, как упрочить ее.

Так они беседовали еще долго. Майор рассказал о визите к Флориано и своем скором вступлении в батальон «Южный Крест». Доктор даже позавидовал тому, как по-свойски обращался с ним Флориано. Подали легкую закуску; поев, Куарезма ушел. Он чувствовал потребность вновь увидеть эти узкие улочки, с глубокими темными лавками, где работники, казалось, были заточены в подземелье. Он тосковал по извилистой улице Оривес, по улице Ассамблеи — с ямами в мостовой, по фешенебельной улице Овидор.

Жизнь шла по-прежнему — люди, толпящиеся на тротуарах, прогуливающиеся девушки, переполненное «Кафе ду Рио». То были прогрессисты, «якобинцы», самоотверженные гвардейцы Республики, непримиримые, для которых умеренность, терпимость, уважение к свободе и жизни других — симптомы преступного монархизма и позорной капитуляции перед заграницей — были равнозначны измене родине. Под «заграницей» понимали прежде всего Португалию, что не помешало появлению «ультраякобинских» газет, в редакциях которых сидели чистокровные португальцы.

Если не считать этой группы воодушевленно жестикулирующих людей, улица Овидор была прежней. Девушки прогуливались туда-сюда. Завязывались романы. Когда в высоком светло-голубом небе, жужжа, пролетала пуля, девушки визжали как кошки, прятались в лавках, немного выжидали и с улыбкой возвращались на улицу; и кровь понемногу возвращала румянец их лицам, бледным от страха.

Куарезма пообедал в ресторане и направился в казарму, которая временно размещалась в старом доме, расселенном по санитарным соображениям, — недалеко от квартала Сидади-Нова. В здании было два этажа, оба разделенные на клетушки размером с корабельную каюту. На втором этаже имелась веранда с деревянными перилами, куда вела лестница, тоже из дерева: плохо сработанная, она шаталась и скрипела при каждом шаге. В первой комнатке второго этажа был устроен штаб, а во внутреннем дворе — бельевые веревки в нем поснимали, но на камнях оставались следы от щелочи и мыльной воды, — теперь обучали новобранцев. Этим занимался отставной сержант, который слегка прихрамывал. В батальоне он получил чин прапорщика и теперь лениво-величественно кричал: «На плечо!»

Майор отдал свой взнос подполковнику. Тот показал ему форму, удивительное порождение фантазии какого-нибудь сборщика каучука: бутылочного цвета доломан, отороченный по краям темно-синей тканью, с золотыми петлицами и четырьмя серебряными звездами на вороте, расположенными в форме креста.

Снаружи раздался крик, и они вышли на веранду. Какой-то человек, окруженный солдатами, пытался освободиться, плакал, умолял отпустить его, время от времени получая удар прикладом.

— Это Рикардо! — воскликнул Куарезма. — Вы не знаете его, подполковник? — спросил он с интересом и состраданием.

Бустаманте, бесстрастно глядя вниз с веранды, ответил не сразу:

— Знаю… Это доброволец, патриот, но он упирается…

Солдаты поднялись наверх, ведя «добровольца». Увидев майора, Рикардо взмолился:

— Спасите меня, майор!

Куарезма отозвал подполковника в сторону и стал просить его, заклинать — напрасно… «Нам нужны люди». В конце концов Рикардо произвели в капралы.

Рикардо издали прислушивался к их беседе. Поняв, что ему отказали, он воскликнул:

— Я буду служить, буду, только отдайте мою гитару!

Бустаманте выпрямился и крикнул солдатам:

— Вернуть гитару капралу Рикардо!