Афонсо Лима Баррето - Печальная судьба Поликарпо Куарезмы

Ее состояние погрузило в печаль весь дом, ранее такой веселый и праздничный. Балов стало меньше, а когда все же приходилось их давать, по большим праздникам, девушку с большими предосторожностями, наобещав ей чего угодно, уводили к замужней сестре. Там она и сидела, пока другие танцевали, на время забыв о несчастной.

Алберназ не хотел упоминать о несчастье, постигшем его в старости; сдержавшись, он продолжил говорить самым естественным тоном, семейным и задушевным, которым пользовался во всех беседах:

— Это позор, господин Куарезма. Страна отброшена назад! А убытки? Один порт, закрытый для торговли, означает отставание на несколько лет!

Майор согласился и указал на необходимость поддерживать авторитет правительства, чтобы в будущем сделать невозможными мятежи и восстания.

— Конечно, — сказал генерал. — Мы не прогрессируем, не движемся вперед. А как на это посмотрят за границей!

Трамвай доехал до площади Сан-Франсиско, и они распрощались. Куарезма отправился прямо на площадь Кариока, а Алберназ — на улицу Розарио.

Ольга встретила крестного без бурных проявлений радости, как бывало раньше. Она испытывала не безразличие, а изумление, боязнь, почти страх, хотя и знала, что тот должен прийти. Между тем в Куарезме ничего не изменилось — ни лицо, ни облик вообще. Это был все тот же невысокий бледный мужчина с остроконечной эспаньолкой и проницательным взглядом из-под пенсне. Он нисколько не загорел и сжимал губы так же, как, на памяти Ольги, делал уже много лет. И все же майор изменился; он вошел стремительно, словно подталкиваемый внешней силой, неким вихрем; после пристального рассмотрения, однако, все выглядело обычно — да и походка его как будто не изменилась. Что же угнетало Ольгу, что не давало ей обрадоваться при виде такого родного человека? Непонятно. Она читала в столовой; Куарезма вошел, не велев объявлять о себе, как у них давно повелось. Ольга, все еще подавленная, сказала ему:

— Папа ушел. Армандо внизу, что-то пишет.

И действительно, он писал — вернее, перелагал «классическим стилем» большую статью под названием «Ранения, причиняемые огнестрельным оружием». «Классический стиль» был его последним по времени творческим достижением. Таким способом доктор Боржес стремился провести различие между собой и молодежью, публикующей в журналах рассказы и романы, интеллектуально отгородиться от них. Он, обладатель университетского диплома, более того, ученый, не мог писать в таком же стиле, как они. Его умственное превосходство “и академические лавры были несовместимы со стилем, словечками, синтаксисом, которые употребляли эти стихоплеты и борзописцы. Так ему пришла в голову идея «классического стиля». Метод был простым: он писал как обычно, используя современные слова и выражения, потом перетасовывал предложения, уснащал их запятыми, заменял «мешать» на «докучать», «вокруг» на «вкруг», «этот» на «сей», «большой» на «великий», ставил повсюду «напротив» и «засим». Получался «классический стиль», вызывавший восхищение его коллег и широкой публики.

Ему очень нравилось слово «взапуски», которое он употреблял то и дело; занося его на бумагу, он воображал, как это выражение придает его слогу силу и блеск, свойственные трудам Паскаля, а его мыслям — превосходную самодостаточность. Ночью он принялся было читать отца Виейру, но на первых же страницах заснул; ему приснилось, что он — «медикус» середины семнадцатого века, что его называют «мастером», что он велит пить побольше воды и пускать кровь, как делал доктор Санградо. [29] Персонаж романа «История Жиль Бласа из Сантильяны» Алена Рене Лесажа.

Он почти окончил свое переложение, уже изрядно поднаторев в этом деле, так как с течением времени обзавелся достаточным словарем, и любой такой пересказ совершался у него в голове почти наполовину еще до того, как он брался за перо.

Получив записку от жены, извещавшей о визите Куарезмы, доктор испытал легкую досаду, но так как ему никак не удавалось найти «классическое» соответствие для термина «отверстие», он решил, что будет полезно прерваться. «Дыра» звучала слишком простонародно; слово «отверстие», хоть и затрепанное, все же выглядело достойнее. «Может, попозже что-нибудь придет в голову», — подумал он, поднялся наверх и с веселым видом вошел в столовую — круглолицый, с растрепанными усами. Там крестный с крестницей увлеченно обсуждали вопрос о власти. Ольга говорила:

— Не могу понять, почему вы все говорите о власти, вечно приплетая к ней нечто божественное. Никто больше не управляет во имя Бога. Откуда же это уважение, это почтение, которым стремятся окружить правителей?