Афонсо Лима Баррето - Печальная судьба Поликарпо Куарезмы

— Вы ведь были при этом, генерал?

Генерал не остановился, не смешался, не запнулся и сказал как ни в чем не бывало:

— Не был. Я заболел и вернулся в Бразилию накануне сражения. Но мои друзья бились там: Камизао, Венансио…

Все замолкли и посмотрели за окно, где сгущались сумерки. Из окна не было видно ни одной горной вершины. Горизонт ограничивался дворами соседних домов, с бельем на веревках, дымовыми трубами и кудахчущими цыплятами. Лишь безлиственный тамаринд служил печальным напоминанием о раздолье, о бесконечных просторах. Солнце уже скрылось за горизонтом, за стеклами загорались слабые огоньки газовых рожков и масляных ламп.

Бустаманте нарушил молчание:

— Страна пропала. Представьте себе: мое прошение о присвоении чина почетного подполковника лежит в министерстве уже полгода!

— Что за бедлам! — воскликнули все разом.

Наступил глубокий вечер. К ним подошла госпожа Марикота — подвижная, хлопотливая, с открытым, радостным лицом.

— Вы что, молитесь?

И прибавила:

— Разрешите забрать у вас Шико на два слова.

Алберназ покинул друзей, и они удалились в угол комнаты, где жена что-то прошептала мужу. Выслушав ее, генерал вернулся назад и на полпути громко сказал:

— Если они не танцуют, значит, не хотят. Разве я кого-нибудь удерживаю?

Госпожа Марикота подошла ближе к друзьям мужа и объяснила:

— Вы же знаете, если мы не дадим сигнала, они не станут приглашать друг друга и играть на инструментах. А там столько молодежи! Будет жаль.

— Хорошо, я иду, — сказал Алберназ.

Оставив друзей, он направился в гостиную, чтобы объявить о начале танцев.

— Давайте, девочки! Что это такое? Зизи, вальс!

И он самолично принялся составлять пары. «Генерал, у меня уже есть кавалер». — «Ничего страшного, потанцуй с Раймундиньо, а тот, другой, подождет».

Объявив о танцах, он вернулся к друзьям весь потный, но довольный.

— Ну и семейка! Надо же! Такие бестолковые… Вы поступили правильно, Калдас, что не женились.

— Но у меня больше детей, чем у вас. Одних только племянников восемь. Не считая двоюродных.

— Давайте сыграем в соло, — предложил Алберназ.

— Но как? — поинтересовался Флоренсио. — Нас пятеро.

— Я не играю, — сказал Бустаманте.

— Тогда будем играть вчетвером. Один пропускает партию, — подал мысль генерал.

Принесли карты и маленький трехногий столик. Игроки уселись и бросили жребий, чтобы выяснить, кто пропустит первую партию. Жребий пал на Флоренсио. Игра началась. Алберназ выглядел очень внимательным: он запрокидывал голову, а в глазах его отражалось напряженное размышление. Калдас сидел, выпрямившись, и играл невозмутимо, словно лорд Адмиралтейства за партией в вист. Сегизмундо проявлял величайшую осторожность, держа сигару в уголке рта и склонив голову, уклоняясь от дыма. Бустаманте отправился в гостиную — посмотреть на танцы.

Вскоре после начала партии Кинота, одна из дочерей генерала, заглянула в столовую, чтобы налить воды. Калдас, поглаживая прядь, спросил ее:

— Ну что, госпожа Кинота, где Женелисио?

Девушка кокетливо повернулась к нему, слегка причмокнула и ответила с напускным неудовольствием:

— Ой! Он там! Позвать его?

— Не сердитесь, госпожа Кинота, это всего лишь вопрос, — успокоил ее Калдас.

Генерал, внимательно изучавший свои карты, прервал их беседу, серьезным голосом сообщив:

— Пасую.

Кинота удалилась. Женелисио был ее воздыхателем и к тому же родственником Калдаса. Этот родственный брак считался делом решенным. Кандидатуру Женелисио одобряли все. Госпожа Марикота с мужем осыпали его знаками внимания. Перед этим чиновником Счетной палаты с хорошим служебным положением, не достигшим еще тридцати лет, открывалась большая будущность. Ему не было равных в льстивости и покорности. Ни стыда ни совести! Он изо всех сил угодничал перед начальством и высшими чиновниками. Уходя с работы, он начинал мешкать, три или четыре раза мыл руки — пока в дверях не появлялся директор. Женелисио шел рядом с ним, разговаривал о служебных делах, высказывал свои мнения, критиковал того или иного коллегу, а если директор направлялся домой, расставался с ним лишь у трамвая. При визитах министров он произносил речи от имени своих товарищей, а на день рождения каждого министра сочинял сонет. Стихотворение начиналось со слова «Поздравляем!», а заканчивалось так: «Поздравляем! Трижды поздравляем!».

Сонет не менялся — Женелисио подставлял лишь имя министра и дату. На следующий день газеты писали об авторе и публиковали сонет.