«Папаша!» — на миг пробуждается затемненная мысль, и вновь наплывает, подкашивая ноги, увлекая куда-то вдаль, кроваво-темная волна.
— О! О! — стонет в кабинете на своем диване Архип Егорыч, с мокрым полотенцем на переносье.
Марфонька жалобно мигает черными ресницами и просит:
— Не скидывайте полотенце, папаша. Больно вам?
— Больно, Марфонька, больно.
— Испейте водички.
— Не надобно!
К вечеру боль в глазах почти совсем прекращается, но Архип Егорыч аккуратно прикладывает принесенную Параней из аптеки примочку и на вопросы дочерей все еще отвечает слабым, усталым голосом.
Дочери хлопочут около охающего отца, оправляют подушки, приносят любимого им чернослива, а ночью по очереди сидят в кресле перед диваном, чутко прислушиваясь к дыханию отца и к бесконечному лепету маятника.
Утром Архип Егорыч просыпается в отличном настроении духа. Оба глаза смотрят, как и раньше, а царапины на переносье подсохли и больше не беспокоят.
— Марфа!
— Я, папаша! — вздрагивает уснувшая, сидя в кресле, Марфонька.
— Ты чего здесь?.. Эх, девка!
Марфонька торопливо задувает лампу. За окном — светлое утро, на дворе звонко выкрикивает петух.
— Поди вон, — буду одеваться.
Марфонька, радостно улыбаясь, покидает кабинет. Через несколько минут выходит и Архип Егорыч, бодрый, довольный, что глаза видят. В столовой весело заливается кенар.
Архип Егорыч идет в кухню умываться из медного рукомойника. На столе сидит, спустив пушистый черный хвост, кот Егорка. Сидит и наблюдает, как за окном прыгает по приступкам заднего крыльца воробей. Жаль, окно закрыто, а то выпрыгнул бы — да хвать…
— Брысь, ты! — топает ногой Архип Егорыч. — Я тебя!
Кот нехотя спрыгивает, выгибается, зевает, обнаруживая шершавый язык, потом встает на задние лапки и натачивает когти об деревянную дверцу стола, раздраженно помахивая хвостом.
…День начинается обычно, жизнь входит в свою колею, и скоро уже спадают с переносья подсохшие корки царапин.
Как-то, вернувшись из города, Архип Егорыч находит на своем столе повестку от следователя, приглашающую его на допрос. И тут Архип Егорыч вспоминает, что у него вытащен кошелек, а в кошельке были его деньги, правда пустяшные — три с полтиной, но все же его…
Архип Егорыч идет в Жандармское Правление, там, в узкой комнате, заваленной кипами бумаг, его ожидает долговязый жандармский ротмистр — синие рейтузы, землистое лицо.
Он пододвигает Архипу Егорычу стул и, кашлянув в костлявый кулак, допрашивает. Архип Егорыч на все отвечает коротко и точно, следователь быстро записывает.
— Вы помните лица грабителей?
— Да, помню.
Следователь подает ему проволоку с нанизанными фотографическими карточками и просит посмотреть — нет ли здесь ограбивших его экспроприаторов.
Архип Егорыч быстро повертывает карточку за карточкой.
— Вот! — указывает он на парня с сросшимися бровями.
— Он вас бил?
— Так точно, он.
— А извозчику угрожал револьвером этот?
— Да-с, рябой.
— Отлично. А вы не помните, кто именно вытащил кошелек?
— А который на меня напал, вот этот-с.
Записав показания, следователь подает перо Архипу Егорычу, чтобы тот расписался. Архип Егорыч тщательно выводит свою подпись, кладет перо на чернильницу и осведомляется:
— Могу идти-с?
— Подождите.
Ротмистр нажимает в стене кнопку электрического звонка. На голой, оклеенной зелеными обоями стене, против того места, где сидел Архип Егорыч, дрожит солнечный блик: где-нибудь луч скользнул по зеркалу, по листу жести — и вот забежал дрожащий зайчик на зеленые шпалеры.
В камеру входит усатый жандарм.
— Отведи свидетеля!
Жандарм, бренча шпорами, выводит Архипа Егорыча в длинный темный коридор. Пахнет сыростью.
Архип Егорыч осторожно передвигает ноги, стараясь не оступиться. В душе у него шевелится смутная тревога. Он-то уйдет, а его подпись останется… Теперь жандармы будут знать — есть такой человек на свете — Архип Егорыч. Ему хочется вернуться и разорвать лист, скрепленный его именем.
Жандарм ведет мимо полуоткрытой двери, Архип Егорыч заглядывает в нее — камера с решетками в узком окне, мебели нет, испещренные надписями стены.
— Это что?
— Для подследственных. Здесь ждут допроса.
Выведя Архипа Егорыча на широкий пустынный двор, жандарм возвращается обратно.
За воротами Архип Егорыч встречается с женщиной в черной накидке. Глаза слезятся, как у забитой собаки, бескровное лицо покрыто бледными веснушками, на лбу тонкие морщины, а кончик худосочного носа смешно вздернут. Но когда она смотрит своими серыми глазами, то словно не замечает ни лица, ни одежды встречного, а с безысходной тоскою наблюдает за чем-то внутренним, скрытым одеждой, лицом и словами.
Читать дальше