Лайош Надь - Избранное

Надьреви пришел домой после полудня, чтобы собрать вещи.

— Сегодня вечером я уезжаю, — сказал он матери.

— Так скоро? — спросила она.

И укоризненно на него посмотрела. Такой уж у нее сынок, в последнюю минуту объявляет об отъезде. Не считает нужным поговорить, поделиться с ней. Право, нехорошо с его стороны.

— Да, сегодня вечером, — сухо повторил Надьреви.

— Почему же ты раньше не сказал?

— А что тогда было бы? Вы бы приготовили мой смокинг?

— Болтай себе, болтай. А вдруг у тебя нет чистого белья.

— Ну и что? Возьму с собой грязное.

— Я бы заштопала тебе несколько пар носков.

— И так могли бы заштопать.

— Конечно. У меня на все находится время. Сплю день-деньской.

— Я не говорил, что вы спите.

— У тебя есть две чистые рубашки.

— Захвачу обе.

— Ты гол как сокол.

— Знаю прекрасно.

— Надо хоть костюм погладить.

— Некогда уже.

— Вот потому и надобно бы тебе раньше позаботиться…

— Оставьте меня в покое, хватит попреков.

— От твоего чемодана ключ затерялся.

— Значит, не запру его.

— Выкрадут что-нибудь оттуда.

— Где? В дороге? Он же при мне будет.

— Мало ли где? У тебя вечно всё пропадает. Выкрадут прямо на глазах.

— В именье, что ли?

— И там бережливому человеку лучше держать свои вещи под замком.

— Они будут лежать в шкафу.

— У тебя на все готов ответ. Такой уж ты умный.

Надьреви тем временем снял со шкафа чемодан и, раскрыв его, окинул взглядом комнату, припоминая, где лежит то, что надо взять с собой. Мать принесла из кухни тряпку, обтерла чемодан. И, открыв шкаф, стала доставать белье.

— Эта ночная сорочка тоже рваная.

Надьреви не стал спрашивать, почему мать раньше не зачинила ее. Молча клал в чемодан кальсоны, бритву, точильный ремень…

Мать:

— Далеко этот… куда ты едешь?

— Берлогвар.

— Вот-вот. Где он?

— Там, где ему положено быть.

Мать замолчала.

Когда чемодан был упакован, Надьреви сказал:

— Теперь мне пора идти. К семи вернусь. Позаботьтесь, чтобы мне не пришлось ждать ужина.

— Не придется.

Ах, что за человек! Не сидится ему дома.

Надьреви явился в семь, наскоро поужинал свининой с савойской капустой и лапшевником с творогом. Он не различал, что ест, жевал механически, простая однообразная домашняя пища оставляла его равнодушным.

Потом простился с матерью. Пожал ей руку, подставил голову, чтобы мать поцеловала его в висок. Вот и все прощание.

— Береги себя! — сказала она напоследок.

— А не то украдут? — с мрачным юмором спросил он.

— И пиши. Чтоб я знала, как ты живешь.

— Прощайте.

До улицы Дамьянич дошел он пешком. Там остановил свободного извозчика. Эх, была не была! В Берлогваре ведь нет извозчиков, не будет и расходов на них.

Он купил билет во второй класс пассажирского поезда. Третий класс его не устраивал, он любил при возможности почувствовать себя барином. И к тому же не хотел, чтобы в Берлогваре, где его будут ждать с коляской, — немаловажное обстоятельство, — хотя бы кучер увидел, как он выходит из вагона третьего класса. И это считал он позором.

На вокзале купил он газету «Мадьярорсаг». Нашел пустое купе и сел у окна, по ходу поезда. Он и приехал заранее, чтобы занять хорошее место. Теперь бы еще остаться одному в купе. Но нет, вскоре пришел пожилой мужчина и сел напротив. Тогда Надьреви принялся просматривать «Мадьярорсаг». Обычно он читал газеты не очень внимательно, пробегал лишь заголовки, редко находил интересные для себя статьи. Передовицы. Внешняя политика. Внутренняя политика. Новости. Графиня Телеки призывает общественность оказать материальную помощь пострадавшему от пожара селу Кольто. Общество «Карпаты» ставит в Тарайке памятник Дежё Силади [13] Силади Дежё (1840—1901) — буржуазный политический деятель, министр юстиции. . Одобрен проект Белы Раднаи памятника Петёфи в Пожони [14] Пожонь — ныне Братислава. . Благодарственные письма: «Я не мог ходить из-за мозолей…» Вот это по сравнению с прочим самое интересное: не мог бедняга ходить из-за мозолей, а теперь ходит… Надьреви отложил газету, рассмотрел получше сидевшего напротив пассажира. Худощавый пожилой мужчина, костюм поношенный, крахмальный воротничок не первой свежести… Надьреви стал глядеть в окно. Пришли новые пассажиры, купе вскоре заполнилось. Поезд тронулся. Сначала не спеша, потом быстро застучали колеса. Когда город остался позади, всё вокруг поглотила тьма; лишь изредка мелькали огоньки, освещенные окна. Стук колес, дробная тряска вагона рождали в Надьреви чувство движения; чувство это, сознание того, что он в пути, и волнующие мысли о чем-то неведомом и новом, ожидавшем впереди, целиком поглотили его, и, закрыв глаза, тщетно пытался он вздремнуть. Потом стал поглядывать на сидевшего напротив пассажира, готовый вступить с ним в разговор. Пассажир преспокойно курил сигару. «Коммивояжер какой-нибудь», — подумал Надьреви. Они умеют рассказывать забавные истории, много ездят, видят, слышат, наблюдают. У его приятеля Секача отец тоже коммивояжер. Он, правда, только анекдоты любит рассказывать. Знает уйму. Всегда в дороге, изъездил вдоль и поперек всю страну и зарабатывает кучу денег. В воскресенье вечером садится на поезд и только в субботу возвращается домой. Надьреви любит, обожает путешествия; что ни день — другой город, обедаешь в ресторане, спишь в гостинице, дома почти не бываешь, — хорошо! Давно уже переиначил он общеизвестную поговорку: в гостях — плохо, но дома — еще хуже. Дома невозможно забыть о печальной действительности. Постоянная борьба за существование, бедность, семья, мрачные воспоминания и неведомое будущее. В новой обстановке рождается обычно иллюзия, что ты освободился от всех пут, как бы родился заново, готов начать жизнь сначала и впереди — блестящие перспективы… Старик напротив курил и безнадежно молчал. Надьреви хотелось, отбросив всякие церемонии, сказать ему: «Давайте побеседуем, сударь, если вы не возражаете. Мы еще не знакомы? Не беда, сейчас познакомимся. О чем нам говорить? О чем угодно. Для начала я спрошу вас, куда вы едете. Потом скажу, что цель моего путешествия Берлогвар. Вот и начало беседы, дальше она потечет сама. Я, правда, не умею рассказывать экспромтом интересные истории, зато вы наверняка умеете. Расскажите что-нибудь. Например, куда вы ездили в последний раз, что видели, что ели, вкусно ли, сколько заплатили за ужин. А сделку заключили? Кафе в том городе есть? Красивые женщины встречались? И вообще вас еще интересуют женщины? Или — что за случай произошел со Шпитцем, вашим коллегой?..» Надьреви был теперь крайне оживлен, все его занимало, и он с удовольствием слушал бы своего собеседника, даже если тот бы просто перечислял названия фирм или цифры; ну, например, сколько кубометров леса можно закупать ежегодно в Залаэгерсеге. И, словно почувствовав нетерпение Надьреви, пожилой пассажир обратился к нему: