Пио Бароха - Алая заря

— Неужели он и вправду шпион? — в один голос спросили Пратс и Мадридец, не скрывая изумления.

— Да.

— Значит, все, о чем он здесь рассказывал, ложь?

— И еще какая!

Хуан не появился и на другой день. Мануэль снова отправился на поиски. Сальвадора осталась дома в большой тревоге.

Стоял великолепный майский день; синее небо, золотые искорки в воздухе. Яркий, ослепительный свет трепетал на красных и желтых гирляндах, на полотнищах знамен и штандартов, на разноцветных фонариках.

Улицы кишели народом. На балконах, в окнах, на карнизах домов, на крышах, в дверях магазинов и в парадных — всюду любопытные. Солнце весело играло на светлых платьях женщин, на пестрых шляпках, на красных и белых зонтиках, на веерах, порхавших в воздухе, словно бабочки, и под синим, как берлинская лазурь, небом все трепетало, дрожало и сверкало яркими солнечными бликами.

Мануэль искал в толпе брата; иногда людской поток подхватывал его, относил в сторону, и тогда ему приходилось стоять некоторое время, не шелохнувшись, где–нибудь на углу улицы.

Его бросало то в жар, то в холод при одной мысли о том, что каждую минуту может раздаться взрыв.

Наконец толпа несколько поредела, и Мануэль мог снова двигаться вперед. Люди устремились на улицу Сан—Херонимо.

— Что–нибудь случилось? — спросил Мануэль у полицейского.

— Нет.

— Почему же все идут туда?

— Чтобы еще раз увидеть короля.

— Разве он поедет этой дорогой?

— Да.

Уже на улице Майор Мануэлю удалось протиснуться в первый ряд, почти к самой цепочке солдат. Он все время смотрел по сторонам, надеясь отыскать Хуана или кого–нибудь из его товарищей, но никого не увидел.

Скоро показалась процессия, возвращавшаяся после торжественной церемонии. С улицы Сан—Херонимо на площадь Пуэрта–дель–Соль двигался конный отряд, расчищавший путь в густой толпе любопытных. Людские волны то и дело накатывались на жандармов, выстроившихся в цепи, и теснили их; мужчины и женщины с раскрасневшимися потными лицами сновали среди конногвардейцев.

Солдаты, пуская в ход приклады, старались загнать людей на тротуары.

Процессия двигалась между двумя рядами солдат и блестевших на солнце штыков; открывали шествие конные герольды в расшитых камзолах, белых чулках и шляпах–треуголках, за ними следовали блестевшие лаком и позолотой кареты, украшенные гербами, с форейторами впереди и с истуканами–лакеями в париках и галунах на запятках, запряженные прекрасными горячими лошадьми с желтыми и белыми султанами на головах.

За этими парадными каретами следовали другие, тоже раззолоченные: в них сидели поблекшего вида дамы, украшенные диадемами, в платьях, усыпанных трудами жемчуга; их сопровождали какие–то невзрачные мужчины, втиснутые в роскошные мундиры, сплошь усеянные крестами и орденскими лентами.

— Это кто такие? — спросил Мануэль.

— Наверное, депутаты или сенаторы.

— Нет, — возразил кто–то, — это гофмаршалы. Эка их разукрасили!

Две толстых горластых старухи, расталкивая толпу и обливаясь потом, сумели прорваться в первый ряд.

— Теперь все увидим, — сказала одна из них.

— Глядите–ка, кто едет, — мрачно проговорил какой–то подмастерье, указывая пальцем на знатных дам в каретах. — Вот они–то и вздувают цены на горох.

— Из–за них и жизни нет простому народу, — подхватил плохо одетый парень.

— Ну и страшилы! — сказала одна из старух своей товарке.

— А по–моему, они ничего себе, — возразил подмастерье. — Вот эта, например, могла бы сгодиться для мясной лавки, — прибавил он, указывая пальцем на старую, флегматичную бегемотиху, ехавшую в карете с высокими рессорами.

— Ишь выставила свои телеса! — продолжала старуха, обращаясь к своей спутнице, делая вид, что не слышала замечания парня.

— Это чтобы моль не завелась, — подхватил подмастерье.

— А груди–то — того! Сморщились!

— Ничего, разгладятся.

— Неужели эти сеньоры тоже богачки? — спросила Мануэля какая–то деревенская женщина, всплеснув руками.

— Да.

— Похоже на то, что они век не ели.

— Правда? — серьезным тоном спросил подмастерье.

— Едут! Едут!

Давка усилилась. Мануэль вздрогнул. В каретах проезжали инфанты, сопровождаемые обер–шталмейстерами, за ними принц и принцесса Астурийские.

— Вот Казерта! — крикнул кто–то.

За каретой принца ехала другая, пустая; затем двигались лейбгвардейцы и уже после них — король, королева и инфанта.

Король по–военному отдавал честь, откинувшись в глубь кареты; у него был утомленный, безучастный вид.