Ливиу Ребряну - Ион

Накануне отъезда, после обеда, он пошел прогуляться в Припас, взглянуть и на домик, где прошло его детство, попрощаться с Белчугом, который хоть «не без ехидства и коварства, но все же честный человек», как выразился о нем отец, внушая Титу, чтобы он непременно зашел к нему… Священник расцеловал его и благословил, прослезившись, пообещал непременно проведать его в Бухаресте, так как надеялся тоже съездить туда в скором времени, через год-два. Потом повел показывать новую церковь, совсем законченную, готовую к освящению. Тут он провел его по всем уголкам, взобрался с ним на башню, к часам, а потом сказал ему с чувством:

— Весьма сожалею, что вас тут не будет на освящении через две недели! Пышное устроим освящение. Приедет и епископ… То будет настоящий национальный праздник!

Титу пообещал присылать ему открытки с видами Румынии, и особенно Бухареста, — «он, должно быть, великолепен»…

Белчуг проводил его до корчмы и на прощанье еще раз по-братски обнял.

Дом Херделей в Припасе стоял по-прежнему пустым и сиротливым. Титу посмотрел на него и невольно вспомнил счастливые минуты, пережитые здесь и не оцененные им в свое время. Поднимаясь на галерею, он увидел Иона.

— Слыхал, вы далеко собираетесь, барчук?

— Еду, пора и мне к делу приспособиться! — серьезно ответил Титу. — Годы идут, человек должен свершить что-то в жизни, иначе и жить недостоин… Ведь так?

— Так, барчук, верно, что так! — сказал Ион. — Тогда путь добрый, дай вам бог здоровья и всяческого счастья, человек-то вы уж больно душевный!

— И тебе всех благ, Ион! Впрочем, тебе уже бог помог, ты вон как разбогател… Жалко только, что Аны и ребенка нет в живых…

— Что поделаешь, — холодно заметил тот. — Такова воля господня…

— Ну, а теперь как думаешь, Ион? Не оставаться же тебе вдовцом на всю жизнь, ты еще молодой…

— Так, так, верно говорите! — пробормотал Ион, мрачнея.

Титу в сдвинутой на затылок шляпе сошел к нему вниз и стал прислонясь к столбу ворот. Солнце на закате гневно метало жгучие лучи. Тень от Журавлиного кургана протянулась через все село до подножья креста у дороги с недвижным Христом, безмолвным свидетелем всех тайн. Ион посмотрел долгим взглядом на барчука, найдя, что он очень переменился с тех пор, как они не видались. Хотел попросить у него совета, как и прежде, но побаивался, как бы тот не отругал его.

— Бился я, мучился, хотел быть у пристани, — начал опять Ион после тягостного молчания. — Видно, не судил мне бог никакой радости…

— А земля? — спросил Титу, испытующе глядя на него.

— Земля… что земля… Добра земля и еще милее тебе, когда она твоя… Да ведь если не для кого работать на ней, так вроде бы… право…

— Надо тебе жениться, Ион!

— Так оно, именно что так, барчук, — сказал он, и взгляд его потускнел. — Но чем жениться на ком попало… Я уж ожегся один раз, барчук…

Он умолк, как будто ждал вопроса или одобрения. Но Титу ничего не сказал, и тогда он продолжал, постепенно оживляясь:

— Вам-то я могу сказать, потому как вы мне роднее отца и только доброму меня учили… Могу… Да не знаю, как и сказать вам, барчук? Вы ведь далеко уедете, может, больше и не услышите обо мне и о наших печалях… Боже ты, боже… Велик свет!.. Человек обнадежится, что все удалось как по-писаному, ан видит — опять начинай сначала… Вот так оно, барчук!.. То-то я колочусь и казнюсь и не знаю, что делать, как быть?

— Сейчас, когда у тебя есть достаток, чего тебе еще нужно, что ты опять мечешься? Ненасытным нельзя быть, жадность душу губит. Земли у тебя достаточно…

— Достаточно-то оно никогда не бывает, барчук… А на ком жениться хочу, нельзя… Другую взять не могу…

— А на ком хочешь-то?

— На Флорике, — сказал Ион, сурово блеснув глазами.

— Это которая замужем за Джеордже?

— Она самая.

— Ну, Ион, видно, бог тебе одной рукой землю дал, другой разум отнял, — сказал Титу. — Во всем селе только и нашел жену Джеордже?

— Не нужна мне другая, барчук! — с яростью проскрежетал вдруг Ион, и дикая решимость сверкнула в его глазах.

— Гм, — проговорил Титу, почти пугаясь его голоса. — Что ж… Не нужна…

— Что вы мне посоветуете? — продолжал Ион мягко и просительно.

— Ничего… Угомонись.

— А если не могу?

— Тогда поступай как знаешь!

— Не знаю я! — процедил Ион, кипя от злости и бессилия.

— Я тоже… Одно только могу тебе сказать: угомонись!

От его слов у Иона закипала желчь. В первый раз он открылся кому-то в своей муке и вместо ободрения встретил отпор. У него сердце изболело, оттого что он не мог прийти к решению. Между тем его страсть стала так сильна, что он сам сознавал, — пожрет она его, если не найти пути, как ее утолить.