Ливиу Ребряну - Ион

Спасительная идея осенила его, когда он как-то прочел в газете, что Ассоциация культуры и литературы румынского народа созывает в Сибиу съезд в сентябре месяце… Прочтя это, он увидел на столе «Трибуну Бистрицы», местную еженедельную газету, и подумал: что, если он поедет представителем этой газеты на торжества «Астры»? Во-первых, сэкономит деньги и, во-вторых, сразу познакомится со всей румынской интеллигенцией Трансильвании, прежде чем расстаться с ней неизвестно на какой срок… Кстати, «Трибуна Бистрицы» в свое время перепечатала из журнала «Фамилия» его стихи, воздав должную хвалу «выдающемуся поэту из долины Сомеша»… Он тотчас сел и написал несколько прочувствованных строк директору газеты, адвокату без клиентуры и ярому националисту, попросив у него удостоверение и денег на поездку. Ответное письмо от директора пришло через три дня, с удостоверением и прискорбной вестью, что газета еле перебивается с недели на неделю, следовательно, «выдающийся поэт» совершит благородный подвиг во славу румын, представительствуя от газеты, если возможно, на собственные средства… Титу между тем рисовал себе, как его обступают и обласкивают в Сибиу, ибо он — глас целого румынского края, и, воодушевясь мыслью представлять там «Трибуну Бистрицы», он перестал беспокоиться, что ему не прислали денег и что его расчеты по-прежнему осложняются недостатком какой-то мелочи.

За неделю до отъезда он отправился домой, чтобы спокойно собраться и проститься со всеми знакомыми, потому как человек знает лишь, когда тронется в путь, а когда обратно вернется — это одному богу ведомо. Кэлдэрару при прощании обнял его, не преминув сказать, что еще не поздно одуматься, а Титу с улыбкой поблагодарил его за совет.

В Армадии все уже знали, что Титу собирается в Румынию, и поражались его смелости. А когда стало известно, что он примет участие в торжествах «Астры», на которых давно еще довелось раз побывать одному только учителю Спэтару, и, главное, едет представителем «Трибуны», многие завидовали ему и поздравляли.

Госпожа Херделя проливала слезы, стирая и гладя его белье, а Гиги каждый день укладывала ему чемодан, потом опять разбирала, стараясь уложить получше и покрасивее, чтобы его не засмеяли собратья в Румынии. Вечером Херделя-отец и сын держали совет. Так как у Титу были осложнения с отбыванием воинской повинности, он не мог получить заграничного паспорта. Херделя объяснил ему, как раздобыть в Сибиу обычный пропуск на проезд через границу, а уж когда он попадет в Румынию, ему и паспорт не понадобится… Между прочим, старик признался ему, что подал прошение о пенсии, а Титу от души одобрил его и еще взялся сообщить это г-же Херделе, что и проделал весьма искусно. Та даже благодарила бога, что наконец-то Захария внял ее мудрым советам. В благодарность за то, что Титу вывел его из тяжкого затруднения, Херделя на второй вечер повел его в пивную «Рахова», повидаться со всей почтенной публикой Армадии и проститься с ними подобающим образом.

В пивной «Рахова» сымпровизировали форменное торжество, с попойкой и слезами. Вопросы, пожелания, поздравления так и жужжали в ушах дерзновенного юноши. Херделя попросил у него удостоверение от газеты, чтобы показать всем, и в первую очередь Гиде Попу, судейскому писцу, не верившему, что Титу в самом деле едет представителем «Трибуны» на съезд деятелей «Астры». Учитель Спэтару держал речь, увенчав ее фразой, что Титу должен стать «связующим звеном между братьями по сю и по ту сторону Карпат». В полночь всеобщее воодушевление было столь велико, что все запели хором «Пробудись, румын». Солгабир Кицу, будучи тоже в растроганных чувствах, закрыл на это глаза — чтобы не портить настроение обществу и, главное, чтобы Титу не увез с собой дурное впечатление о венгерских должностных лицах… Под конец все уже совершенно охмелели. Херделя с горя столько выпил, что Титу еле довел его до дому. Мать семейства лишь мысленно пробрала мужа, не желая отравлять себе сон.

Чем ближе подходил день отъезда, тем грустнее становился Титу. Он хоть и был счастлив, но голос у него все-таки дрожал. Никогда еще отчий дом не казался ему таким уютным. У него сжималось сердце при мысли, что отныне ему предстоит жить среди чужих людей, которых он никогда не видел, в незнакомом мире, и, как знать, что его ожидает там?

Он обошел друзей, попрощался с ними. У Драгу он застал Лукрецию вместе с Опрей, ее супругом. Поздравив их, он вспомнил свою любовь к ней, стихи, в которых мучительно старался увековечить ее зеленые глаза. Теперь вот она пристроена, впереди у ней ровная жизнь, без особенных поворотов, как у всех благоразумных людей… Тогда как он бросается в безбрежное жизненное море…