Ливиу Ребряну - Ион

— Шагом… марш! В комнаты!.. Будет вам тараторить на улице!

Там опять начались слезы и тары-бары, затянувшиеся до глубокой ночи. Лаура рассказывала всякие чудеса про Пинтю, Пинтя про Лауру, и оба про свое сокровище; Херделя расписывал, как инспектор свирепствовал на экзаменах, но умолчал насчет разговора о пенсии; Гиги с матерью занимали Лауру местными новостями, самой важной из которых была помолвка Лукреции Драгу с учителем Опрей… Однако г-жа Херделя нашла время и для стряпни, принеся в жертву дорогим гостям трех крупных цыплят, и подала на обед такой знатный паприкаш, какого они не едали и в самой Бистрице.

Но после обеда поднялась целая буря, когда Джеордже вдруг объявил, что завтра же им всем надо ехать дальше, в Сынджеорз.

— Так нельзя! Вы должны побыть у нас хоть недельку! — запротестовал Херделя, добавив потом с жаром: — Господи, да ведь хочется и немножко похвалиться перед здешними, какие вы у нас!

— На обратном пути, только на обратном пути! — сказал неумолимый Пинтя. — Сейчас не время! Нас уже неделю ждут все остальные в Сынджеорзе!

— Кто остальные?

Тут Лаура объяснила, что в Сынджеорз съехались Александру, брат Джеордже, который преподавателем в Румынии, в Джурджу, потом Гогу Ионеску, муж Еуджении…

— Еще Ионел, другой мой брат, счетовод, из Черновиц, — вставил Пинтя. — Нас столько братьев и сестер, что только один отец знает наизусть весь поминальник!.. Да, впрочем, он и вам называл их всех наперечет, если помните…

— Они сняли виллу Мара, и мы все вместе чудесно проведем там время, — продолжала Лаура. — Не забыть бы только дать телеграмму Титу, чтобы он тоже непременно приехал, я, правда, писала ему… но надо его известить, что мы уже едем…

Под конец они сговорились, и перед вечером Херделя вместе с Джеордже пошли нанять наутро два экипажа до Сынджеорза.

Ехали они весело, ненадолго останавливаясь в каждом селе у друзей и знакомых. Долина Сомеша все сужалась, шоссе поджималось под самые скалы и обрывы, становившиеся все круче, а река чем ни дальше, тем грознее бурлила… Улица Минеральных вод повертывает от шоссе и доходит до середины Сынджеорза, богатого, далеко протянувшегося местечка. Говорливый поток непрестанно подъедает дорогу, которая сперва идет наизволок меж крестьянских домов, а потом достигает курорта, расположенного в котловине, среди обступивших ее лесистых холмов. Кокетливые виллы прячутся за старыми елями, рассеянные вокруг холма, похожего на исполинскую голову, белая беседка на его вершине кажется клоунским колпачком. Издали видно, как у подножья холма, из стены, высеченной в камне, пенисто бьет из множества проемов целебный источник; минеральная вода сбегается в рыжеватый слив, который подводит ее в здание ванн. Против источника — терраса из гальки, от нее отходят десятки тропинок, осененные елями, к виллам и домикам вокруг. А на краю террасы красуется новый отель-ресторан, как бы маня к себе.

На закате они подъехали к вилле Мара, белевшей раскрытыми окнами. Джеордже крикнул с улицы:

— Люди добрые, гостей принимаете?

Хорошенькая женская головка появилась в окне и тотчас скрылась с криком:

— Джеордже… Джеордже приехал!

В широкой полутемной передней сошлись все родственники, и началось знакомство. Все старались казаться оживленными и все же испытывали некоторую стесненность. Джеордже и тот чувствовал себя не совсем свободно с родней из Румынии; он был почти ребенком, когда в последний раз виделся с Александру, да и Еуджения очень изменилась за три года. Чтобы выйти из положения, Джеордже взял шутливый тон и, знакомя, добавлял к имени каждого какую-нибудь забавную приговорку, а под конец закружился на одной ноге и крикнул:

— Ну, кого еще познакомить? А то мне уже надоело, конца-краю не вижу!

Его шутка пришлась всем по вкусу, и они расхохотались, так что лед был сломан. Тогда Атена, жена Александру, высокая сухощавая женщина с тонким, холодноватым лицом, но с приятным, грудным голосом, сказала ему:

— Так-то, Джеордже, своих племянников ты и забыл?.. Дети, подите сюда!.. Вот вам, пожалуйста, наши дорогие наследники!.. Алеку, Ионикэ, Зое!..

Семейство Херделей набросилось на детей, душа их поцелуями. Больше всех обрадовалась им г-жа Херделя, оробевшая от такого количества новых людей, дети были для нее сущим спасением, и она удалилась с ними в укромный уголок приласкать их.

Мало-помалу лед растаял. Александру, добродушный, с кротким взглядом, с черной бородкой, быстро сошелся с Херделей, разговорясь с ним о школе и о венграх. Гогу Ионеску был старше него, почти ровесник Херделе, но так как жена его была очень молода, он франтил, одевался по последней моде, брился каждый день, не носил усов; выражался изысканно, как будто каждая его фраза предназначалась для «Официального вестника», хотя в палате депутатов он никогда не раскрывал рта из раболепства перед правительством. Лаура и Гиги не могли налюбоваться на Еуджению, — она и вправду была красива: с большими ласковыми голубыми глазами, ресницы у ней были такие длинные и густые, что, когда она моргала, казалось, что они вздыхают, губы — как спелая вишня и всегда улыбались, ее бархатистые щеки не нуждались в румянах, талия у нее была гибкая, в рюмочку, платье отличалось простотой и завидной элегантностью… Еуджения тоже, конечно, открывала все новые и новые достоинства у Лауры и у Гигицы, спрашивая по временам и мнение супруга: