Алексей Будищев - С гор вода

— Да? — спросил он, но уже равнодушно, тускло и вяло.

«Солгала, — подвел он мысленно итог, — спокойненько, вежливо и учтиво солгала!» Весь интерес разговора для него, видимо, окончательно потух. Но он все-таки сказал ей еще несколько вялых слов:

— Пожалуйста, сочти мои слова за глупый каприз больного. И постараемся забыть их. Я не хочу обременять тебя никакими просьбами, уходя отсюда… Зачем? К чему?

Выходя из кабинета, она думала:

«И вот он опять отравил мне весь день на сегодня, злой отравой отравил… О Боже!»

А он, подсчитывая цифры, думал:

«Если она получит только свою законную седьмую часть, и то это составит целое состояние… Заживет припеваючи… А он будет в это время гнить в страшной и смрадной могиле!»

Склонясь над листом, он опять зачертил какие-то цифры.

К часу дня стали собираться гости. Первым приехал ближайший сосед, Померанцев, худой и длинный, с женою и братом Кокочкой, восемнадцатилетним юношей, учеником театральной школы. Затем доктор Власов, затем девицы Трутневы и затем молодящийся старичок Замшев, с крашеными усами, но умный и интересный собеседник. Вскоре вся эта оживленная и болтливая компания с шумом была водворена Валентиной Михайловной в столовой, где быстро был накрыт стол к завтраку. К завтраку был позван и Ингушевич. За столом разместились с хохотом и возней, ибо Замшев все хотел сесть между двух девиц Трутневых — Шурочкой и Мурочкой, а те более предпочитали иметь своим соседом Кокочку.

— Барышни, милые барышни, — кричал Замшев, проворный и шустрый, несмотря на свой почтенный возраст, — ей-Богу же, я много моложе Кокочки. Ей-Богу же, у меня даже зубки еще не прорезались, а те, что вы видите в моем очаровательном рту, честное слово, вставные!

— Ф-фи, — какая мерзость, — махали на него руками Шурочка и Мурочка, — вставные, ф-фи!

— И нисколько не мерзость, — шутливо защищался Замшев, — почему мерзость? Мне делал их лучший дантист Вены, и, поглядите, они великолепны, как жемчуг! Лермонтовская царица Тамара позавидовала бы моим зубам!

— А сколько вам лет? — скажите по правде, по чистой правде, — бойко наседала на него Шурочка, сверкая карими глазами.

— По правде? — шумел Замшев. — По правде, если цифру моих лет прочесть по-арабски, справа налево, то мне всего 15 лет. Ей-Богу.

— Значит, вам 51? О-о! — делала Шурочка страшные глаза. — О-о!

— Охота же вам при чтении пользоваться приемами кислой Европы, — отшучивался Замшев, — я предпочитаю Восток.

Кокочка, поглядывая на Шурочку, насмешливо продекламировал:

— Э-э, — Замшев погрозил ему пальцем, весь полный юношеского задора, — а вы помните, что следует далее:

Упрямо усаживаясь подле Шурочки, он шепнул ей на ухо:

— Если вы захотите меня поцеловать, то не бойтесь, мои усы подкрашены непачкающей краской — крошечный флакончик стоит семь пятьдесят…

— Ф-фи, ф-фи, ф-фи, — затряслась от смеха Шурочка, — у него и усы крашеные…

— Но сердце неподдельное, вот в чем вся суть, — смеялся и Замшев.

Глаза Шурочки глядели уже на него радушно и приветливо. Ей было весело с ним. Кокочка заметил это и сделал гримасу наивно-святой грусти, как Орленев в роли Федора Иоанновича.

Ингушевич сидел за завтраком рядом с m-me Померанцевой, полной и томной, с отуманенными глазами, а Власов рядом с Валентиной Михайловной. Но Валентина Михайловна чувствовала на себе порою мягкий и длительный, точно что-то желающий сказать ей, взор Ингушевича, и вся содрогалась под ним в неведомом чувстве. И, опустив глаза, она тогда ближе склонялась к Власову и старалась вся погрузиться в разговор с ним.

Оживление за столом росло. Звонче и радостнее хохотали мужчины, ярче и радушнее светились глаза женщин. Кокочка, отчаявшись остановить на себе внимание Шурочки, очевидно уже совершенно поглощенной болтовнею с Замшевым, вовсю старался завлечь Мурочку и находил теперь ее даже много интереснее сестры.

После завтрака всей гурьбой пошли в сад, где качались на качелях, играли в жмурки, в горелки и состязались в стрельбе из монте-кристо. Замшев, взявший в этой стрельбе первый приз, настаивал, что он теперь приобрел законное право перецеловать всех присутствующих женщин.

— Имею полное право! — кипятился он.

— Где есть такие законы? — кокетливо протестовала Шурочка, сияя карими глазами.

— В Абиссинии, — настаивал на своем Замшев.