Николай Страхов - Карманная книжка для приезжающих на зиму в Москву

Ho вы с сими ли намерениями собираетесь в концерты? С тем ли вы ездите, чтоб питать сердце ваше полезными впечатлениями музыки? Научаетесь ли вы с помощью оной возвышать степень вашей чувствительности? Возбуждается ли от сего добродетель ваша от сна и приводится ли оная в действие? Способны ли вы с помощью музыки открывать истины вашему сердцу и в волшебных вещаниях ее слышать упреки, обращаемые к порочности вашей? С тем ли вы слушаете, чтоб с приятностью покоряться той силе, которая располагает и готовит нас к нежности, умилению, чувствительности, состраданию, милосердию и, можно сказать, к самому добродушию? По крайней мере находите ли вы себя хотя несколько способными обращать все сие в благородное отдохновение, в невинное и приятное провождение времени? – Никак! – Творения Глюка и оратории в честь Генделя сочиненные, сии творения, научающие возвышению души, служили для вас совсем к иному предмету относящимися внушениями. Игра Лолия, Пуньяни, Гантошкина и Жерновика учинили над вами или слабые, или совсем противоположительные впечатления. Для одной моды восхищались вы кларнетом Г. Бера и приезжали с одними ушами, а не сердцем и чувствованиями. – Безмолвие, которое в сем случае за правило почитают сохранять, для вас тягостно и скучно. Рассказы подлипал, смех весельчаков, лесть волокит, шум франтов, повести и шуточки так называемых бель-эспри и приветствия учтивцев занимают там уши собравшихся. Сердце не отверзается влияниям музыки, оно занято совсем особенною целью. Глаза мужчин прогуливаются среди шарлот, шляпок и перьев. Глаза девушек бродят по разноцветному саду, составленному из фраков и кафтанов. Тут делает свои влияния не музыка, но наряды. Щеголь красуется тут платьем, которое он носит на счет бедного портного. Иной тут показывает сукно, за которое еще не заплачено в лавку. Тут любуются бриллиантами и блещут оными на счет помраченного состояния многих людей. – Итак, музыка простирает свое влияние не на тех, кои съезжаются слышать; но обычно на тех, кои рядят и одевают их. Сколько рыдающих оттого, что вертопрахи и щеголихи сбираются на сии концерты! Многим сии уши дорого стоят; а глаза, которые в сих собраниях заступают место ушей, и того еще дороже! – Сколько разоренных, сколько банкротов, сколько людей, пущенных по миру от той пышности, которая является в сих сборищах! Сколько много людей, подавленных роскошью, и сколько много лишившихся жизни от тех блистаний, которые здесь нас поражают! Сколько голодных от тех наружностей, которыми мы тщеславимся! Сколько таких, которые от обновок, бросаемых нами через неделю, влачат целую жизнь в унынии и нищете! Сколько семейств, которые сидят при свете одной лучины, в вину за прихотливое наше желание посещать сии места, освещаемые сотнею свеч, люстр и фонарей! Сколько таких людей, которые за дни наших безумий и праздности, по тяжких и беспрерывных трудах, принужденными еще находятся не спать целые ночи! – Все сие составляет изящные последствия сих сборищ. Радуйтесь, велемудрые щеголихи и щеголи! Радуйтесь, что открыли вы новый способ слушать глазами, а не ушами, и ездить в концерты для глаз, а не ушей! Радуйтесь, что сии ваши сборища могут многим многого стоить! Радуйтесь, что сии общества составляют вам убыток, а другим разорение; вам веселие, а другим слезы; вам подают повод показываться в обновках, a другим подают повод ходить в рубищах! – О изукрашенные и благозрачные пороками щеголихи и щеголи, сотворенные в свет для произведения великих дел от малых причин! Время уже, дабы человеколюбивое перо когда-либо описало ваши подвиги и открыло бы, что вы, доселе незамечаемые, составляете собою важную статью века и ту точку, от которой начинают свои кругообращения моды, роскошь, пороки, заблуждения, глупости, а других разорение, бедность, угнетения и злополучие!

Парижская мода 1790–1791 годов. Французская гравюра. 1792-1793

В сие время каждое воскресенье начинают съезжаться на бег, который есть наш российский Нев-Марк. Сие учреждение занято от англичан, которые также нас выучили держать заклады, учреждать призы и проч. – Прочие забавы и зрелища сего времени назначить трудно; но из тех, которые гораздо более прочих занимают собою светских людей, суть; разные искусные ташеншпилерства, или по простому наречию фокусы-покусы, балансерство или ходьба по веревкам, искусные кукольные комедии, китайские тени и показывание разных редких и удивительных животных. В сии сборища съезжаются смотреть не штукотворств и забав, но друг друга сами себя. До начала зрелища все представляют собственные свои лица и кричат вытверженные ими монологи повестей и рассказов. По беспрерывному и великому шуму можно подумать, что съезжаются туда как будто пробовать свой голос. Многие пожилые старички хотя и уверяют, что в их время в России не все вдруг говаривали, но ныне сими сборищами доказывается, что мода на сие миновалась и обычай сей совсем брошен. Уверяют многие, что будто за несколько лет прежде люди говаривали так, что и другие их выслушивали, равно как и предлагавшие разговор не продолжали оный беспрестанно, но дожидались ответа, которому внимали с рачением. Сказывают, будто бы и самая приятность разговоров состояла прежде во взаимном сообщении друг другу своих мыслей со скромностью и вниманием, хранимым с обеих сторон, ибо в тогдашние времена составлялся разговор двумя или несколькими людьми, которые говорили, дожидаясь ответа, и двумя или несколькими, которые отвечали и были выслушиваемы. Но ныне сколько бы ни прилежно и внимательно вслушиваться в разговоры сих обществ, однако ж весьма трудно узнать, кто говорит и кто отвечает, кто рассказывает и слушает, кто кричит и кто молчит, ибо там все вдруг говорят, рассказывают и кричат. Может быть, с тех пор как умножились у нас журналы и словари, все начали думать, что знают все и имеют право не выслушивать друг друга. Может быть, многие столь начитались сих словарей, что чрезмерно повредили тем свою голову и по ошибке положили оную в число тех же самых словарей. Может быть, умы многих так уже настоялись, что выбили из головы ту скромность, которая доселе старинному мозгу служила вместо пробки. Может быть, многие опасаются, чтоб не заплесневели острые слова, не завяли замысловатые повести и не выдохнулись бы самые спиритуозные вести и новости. Но какая бы ни была тому причина, известно однако ж, что при сих сборищах почитается модою и великою наукою оной говорить всем вместе и не выслушивать друг друга. – Впрочем, съезжаются на оные зрелища для смотрения на одни только бюсты щеголей и щеголих. Хотя правда, что многие из сих забав приходят на вкус зрителей, однако ж молчание весьма наскучивает, а от сего и разные штуки скоро намозоливают глаза и самым любопытным щеголихам и щеголям. Все нетерпеливо дожидаются, чтоб сия галиматья скорее кончилась и началась бы галиматья между присутствующих. Все с великою жадностью ожидают выхода и разъезда. Тогда-то настает исполнение той цели, для которой съезжались. Какое вожделенное время! Какие сладчайшие минуты! Тогда-то из дверей по лестнице проливается быстрая река красот, уборов, пышности, богатства и мод. Шляпки, шарлоты, картузы, токи, наколки, волосы составляют приятное волнование, блистающее бриллиантами и камнями. Какая стесненная и ни в одном месте не прерывающаяся толпа тихо движущихся красавиц, щеголих, франтов, нарциссов, знатных, богачей, бедных, праздных, ротозеев и примечателей! Какое всюду благоухание помад, пудр, масел, эссенций и спиртов! Какое является усердие подлипал, которые продираются сквозь толпы, дабы достигнуть тех красоток, которых они издалека завидели! Инде мнимо недовидящие наводят на нас модные свои стеклышки. Инде те, которые за теснотою не могут подойти, издалека друг другу кланяются одними глазами и знаками и, следуя сильному движению, кричат или дуют нам под уши. Нежный, приятный и звонкий глас прекрасного пола составляет пленяющее разногласие и шум. Громкий смех и хохотня, живые и горячие разговоры служат вместо музыки, по тактам коей ступает и шествует сия модная толпа. Какая-нибудь модная песенка напевается тогда по разным местам сего скопища людей. Инде твердят острое слово, внедавне сказанное каким-нибудь бель-эспри. На иных тут-то нападает приятная задумчивость, а у других похищается сердце теми красавицами, позади коих они шествуют.