Николай Страхов - Заметки об Тэне

Въ сравненіи съ Ренаномъ, Тэна, конечно, нужно поставить во второй, или даже въ третій разрядъ писателей. Онъ далеко уступаетъ Ренану и въ обиліи мыслей, и въ важности и разнообразіи предметовъ, о которыхъ писалъ, и, наконецъ, въ самомъ методѣ, съ которымъ брался за каждый свой предметъ, и въ мастерствѣ, съ которымъ его излагалъ. Между тѣмъ, имя Тэна невольно какъ-то соединяется съ именемъ Ренана, когда мы думаемъ о французской литературѣ; эти два писателя, очевидно, возвышались надъ остальною литературою, господствовали въ ней, хотя стояли далеко не на одномъ уровнѣ. Успѣхъ Ренана былъ при этомъ ниже его достоинствъ, потому что это былъ скептикъ, загадочный и прихотливый; успѣхъ Тэна былъ, напротивъ, нѣсколько выше его достоинствъ и зависѣлъ отъ того, что это былъ догматикъ, излагавшій свои мысли твердо, систематически и ясно до прозрачности. Понимать Тэна не трудно, и въ этомъ для многихъ была его привлекательность. У насъ, въ Россіи, сочиненія Тэна очень читались и главнѣйшія были переведены, именно Чтенія объ искусствѣ (1874), Титъ Ливій (1885), Объ умѣ и познаніи (1872) , Исторія революціи [1] печаталась въ приложеніи къ Русской рѣчи въ началѣ восьмидесятыхъ годовъ; не ручаемся за точность заглавія .

Что же такое Тэнъ? Судьба наша такова, что французскіе писатели занимаютъ насъ столько же, если не больше, чѣмъ свои; мы живемъ постояннымъ отраженіемъ чужой умственной жизни. Поэтому, сверхъ своихъ дѣлъ, у насъ всегда много чужихъ. Тутъ не было бы ничего дурнаго, еслибы мы успѣвали справляться со всѣмъ этимъ изобиліемъ умственныхъ явленій, еслибы никогда не впадали ни въ попугайство, ни въ путаницу и сумбуръ; по несчастію нельзя намъ этимъ похвалиться. Относительно Тэна рѣшаемся представить читателямъ слѣдующія общія замѣчанія.

Когда дѣло идетъ объ Тэнѣ, то непремѣнно приходится разсматривать его, какъ философа. Ибо у него не только была нѣкоторая философія въ родѣ той, какую можно найти у каждаго писателя, если станемъ доискиваться главныхъ основъ и пріемовъ его мыслей;

Второе изданіе этого перевода вышло въ 1894 г. у Тэна были такіе философскіе взгляды и пріемы, которые онъ прямо заявлялъ и исповѣдывалъ, и которымъ онъ старался подчинить весь ходъ своихъ разсужденій. Трудно найти книги, имѣющія болѣе систематическій и методическій видъ, чѣмъ его книги. Эта строгая внѣшняя форма, это постоянное однообразіе подведенія частныхъ случаевъ подъ общія положенія даже портитъ его писанія, дѣлаетъ ихъ монотонными. По счастію, читатель скоро догадывается, что формулы Тэна слишкомъ узки и односторонни для содержанія въ нихъ вкладываемаго. Тэнъ былъ человѣкъ огромныхъ умственныхъ силъ, съ чрезвычайнымъ трудолюбіемъ и ученостью и. вмѣстѣ съ тѣмъ, съ большимъ даромъ слова, съ остроуміемъ, наблюдательностью и художественнымъ вкусомъ. Понятно, что все это богатство не укладывалось въ узкія рамки его философскихъ построеній и било черезъ край, — что и даетъ едва-ли не главную привлекательность его сочиненіямъ. Можно сказать, дѣйствительно, что его философія иногда больше вредила его насаніямъ, чѣмъ приносила имъ пользу.

Въ чемъ состояла эта философія? Во-первыхъ, Тэнъ принадлежитъ къ позитивистамъ. Такъ опредѣлилъ его Шереръ еще въ 1858 г., черезъ пять лѣтъ послѣ появленія Тэна въ литературѣ, и это опредѣленіе нужно признать вполнѣ вѣрнымъ [2] Е. Scherer, Mélanges de critique religieuse. Par. 1860, cтp. 451 и слѣд. . Позитивизмъ есть чисто французское явленіе, и Тэнъ входитъ, какъ одинъ изъ потоковъ, въ кто умственное движеніе, появившееся во Франціи почти съ начала нынѣшняго вѣка. Это была нѣкоторая попытка выйти изъ господствовавшей шаткости, изъ анархическаго отрицанія и сомнѣнія, въ которомъ были оставлены умы прошлымъ вѣкомъ и его революціею. Какъ извѣстно, позитивизмъ видитъ свой главный авторитетъ, свою незыблемую опору въ наукахъ, то-есть не въ познаніяхъ вообще, а въ томъ, что французы называютъ les sciences, въ такъ называемыхъ положительныхъ наукахъ, куда относится математика, затѣмъ точныя науки и, наконецъ, вообще естествознаніе. Когда все было подрыто и расшатано, и религія, и политика, и всѣ понятія о Богѣ, мірѣ и человѣкѣ, тогда оказалось, что есть, однако же, науки, которыя при этомъ не потерпѣли никакого ущерба, остались столь же твердыми и ясными въ своемъ содержаніи и значеніи, какъ и прежде.