Жорж Санд - Лавиния

— Ты напрасно уезжаешь, — говорил ему Генрих по дороге, — и я вовсе не понимаю твоих поступков. Лавиния начинала уже быть любезной и милой. Право, я не узнаю тебя, Лионель. Тебе надо было остаться, хоть для того, чтобы не уступить поля битвы этому графу де Моранжи. Но делать нечего. Вижу, что ты решительно влюблен в мисс Маргариту и гораздо более, нежели я прежде полагал…

Лионель был так занят, так погружен в смятенную думу, что не слыхал ничего, что говорил ему Генрих.

Все время, назначенное для ожидания Лавинией, он провел, запершись в своей комнате и сказываясь больным. Генрих терялся в догадках, не понимая, что такое делалось с его другом.

Наконец пришло письмо Лавинии. Вот оно:

Когда вы получите это письмо и когда граф де Моранжи, которого я отправила в Тарб дожидаться моего ответа, также получит письмо, я буду далеко от вас обоих. Еду навсегда и не буду существовать ни для него, ни для вас.

Вы предлагаете мне имя, состояние, ваше богатство, Лионель, и думаете, что для женщины все это составит сильное обольщение. По крайней мере, не для той, которая презирает блеск и роскошь света, подобно мне.

Не думайте, однако же, Лионель, что я пренебрегала жертвой, которую вы хотели принести мне, отказываясь от выгодной женитьбы и решаясь навсегда связать свою судьбу с моей. Вы поняли, как оскорбительно для женского самолюбия видеть себя оставленной и покинутой, поняли и то, какое торжество для него — снова оковать неверного и опять привлечь его к своим ногам. Этим торжеством вы хотели вознаградить меня за все мои прежние страдания. Возвращаю вам все мое уважение, я простила бы вам теперь даже все прошедшее, если бы не сделала этого уже очень давно.

Но знайте, Лионель, что не в вашей власти поправить зло минувшего — нет, это невозможно! Удар, сразивший меня, был ужасен — он уничтожил во мне навеки способность любить; он лишил меня всех очарований, разрушил все мечты, и теперь жизнь является мне только в своем настоящем, сумрачном свете. Не жалуюсь на судьбу мою. Рано или поздно это должно было случиться. Мы все живем для того, чтобы видеть, как наши радости умирают одна за другой… Правда, я была разочарована слишком рано; душа моя ждала еще любви, когда в ней не было уже веры в любовь.

Долго боролась я с мечтами моей юности, как с непримиримым врагом, и не была побеждена. Не думаете ли вы, что эта последняя борьба, это упорство, это усилие противиться всем вашим просьбам и обещаниям не были для меня ни терзательны, ни страшны?

Теперь, когда разлука и бегство предохраняют меня от опасности уступить желаниям моего собственного сердца, — теперь я могу сказать, что все еще люблю вас. Да, я чувствую: впечатление первой любви никогда не истребляется совершенно. Оно только кажется остывшим, и мы засыпаем в тихом забвении бед, нами перенесенных. Но пусть только призрак минувшего мелькнет пред нами, пусть только на мгновение прежний идол нашего сердца явится нашим глазам, и мы снова готовы преклонить перед ним колени. Прочь от меня, все обольстительные призраки! Вы мечта и тень, и если бы я осмелилась опять ввериться вам, вы опять привели бы меня к терзаниям и потом оставили бы на погибель!

Нет, Лионель, я вам не верю. Знаю, что вы не можете располагать будущим и при всем вашем благородстве непостоянство вашего сердца заставит вас только лгать и обманывать, когда вы отдадите мне ваше будущее безвозвратно… Но смею ли обвинять вас? Нет! Мы все так ничтожны и непостоянны. Сама я разве не была спокойна и равнодушна, когда увидела вас вновь? Разве я не была твердо убеждена, что уже не могу любить вас? Разве не льстила я надеждам графа де Моранжи? И, несмотря на все это, вечером, во время бури, когда вы сидели подле меня на утесе, когда вы говорили со мной так страстно, таким нежным, прежним голосом, разве моя душа не увлеклась счастьем и восторгом? Да, это был голос, которым вы говаривали некогда — это была любовь дней минувших. В этом голосе, в этой любви было все — вы, я, наша юность, моя первая любовь, мое погибшее счастье — все, все это ожило передо мной…

Теперь, когда хладнокровие сменило горячку чувств, когда смертельная грусть душит меня, мне кажется, что все это был только минутный, обманчивый сон, что я проснулась теперь, и от сна моего остались мне только грусть и сожаление…

Простите! Полагаю, что ваше намерение соединить судьбу с моей осталось бы твердо до самой минуты совершения священного обряда… А может быть, уже и теперь, в эту минуту, вы чувствуете, что я поступаю благоразумно, отказываясь от вас, и что вы бы сделали себя несчастным. Вы увидели бы, что свет, всегда неблагодарный, всегда несправедливый, стал бы смотреть на ваш поступок, как на обязанность, которую вы должны были исполнить, и он отказал бы вам в удивлении, которого, может быть, вы стали бы ожидать от него. Вы сделались бы недовольным самим собой… И, кто знает, может быть, вы бы скоро забыли все, что было прекрасного, благородного в вашей привязанности, и почли бы любовь вашу раскаянием. Не станем помрачать ничем немногих минут доверчивости и восторга, которыми наслаждались мы так недолго; сохраним о них святое воспоминание и не будем стараться возвратить их опять — они невозвратны.