Вайжгантас - Немой

Дом настоятеля и причта, погост все гуще заполнялись людьми, глаза которых покраснели от слез. Винцас видел, как прихожане спешили, набивались в дом, чтобы последний раз выплакаться возле своего духовного руковода; больше им нечего было делать. Сколько раз каждому из них доводилось выплакивать в рукав его стихаря и свое детское горе, и юное смятение, и старческую болесть, и вообще жизненные потрясения, смерти и прочие несчастья.

Винцас глядел на эту толпу, выходившую с покрасневшими глазами из комнаты покойника, и она становилась ему близкой. Он пока не осознал, поскольку не в состоянии был думать, но всем своим нутром почувствовал, что люди, умеющие плакать, стоят многого.

В течение трех дней, пока служили панихиду, дом Канявы стоял пустой: ни хозяина, ни стариков. Винцас ездил за красивым гробом, Винцас готовил грандиозный пир, Винцас с каменотесами обдумывал проект красивого креста. Однако он все делал как во сне, в лице его кровинки не было. Когда же на кладбище закончились все церемонии, церковнослужители вместе с процессией удалились, а люди закончили моление об упокоении раба божьего, и староста прихода неожиданно взял слово:

— Прихожане, я должен вам кое-что сказать. Покуда жив был наш старый настоятель, мы о нем всякое болтали: мол, и скупой он, и с людьми не знается. А он ни единого грошика не вынес из нашего прихода: все, что скопил, оставил причту, чтобы без труда можно было построить красивый костел. И людям он был ближе, чем родной отец детям: взращивал их души и оставил наказ следовать его примеру — учиться самим, думать о собственных нуждах. Он заставил меня отвечать за все, но воплощать задуманное в жизнь велел всем вам и наказал избрать строительный комитет. В ближайшее воскресенье, после службы, я объявляю выборы на погосте. Просьба подготовиться, подобрать наиболее подходящих и надежных кандидатов.

Зашевелился, заволновался приход, напоминая лягушек в разворошенной тине. И если одни ждали от этого просветления, то другие уже теперь стали распространять о старосте слухи, что он-де украл целый миллион, потому как разве проверишь, сколько он получил? К тому же коль скоро выбирать, так всех, а тут двое назначенных: сам староста-казначей да настоятель, обязанности которого сейчас исполняет алтарист. Ведь когда в волости назначение проводится, то сами же всех и выбираем: и старшину, и старосту, и судей.

— А делопроизводителя все-таки назначают со стороны, — охлаждали их пыл другие.

Канява поспешил отложить деньги, которые он сторговался уплатить за крест, и все, что осталось от поминок и обеда, внес в субботу в общеприходской фонд, не оставив себе ни грошика: он помнил предостережение настоятеля о том, с какой легкостью на него накинутся с подозрениями. И все равно оскорбительные слухи расползались клочками тумана:

— Неужто староста за здорово живешь расстарывается.

— Придется тебе, детка, все до последней монетки выложить, куда да на что истрачено. Люди жестоки, несправедливы, ближнего своего готовы, как волки, растерзать, — таким было последнее доброе слово, сказанное крестным Ваурусом своему сыну Венце.

Крестный Ваурус с женой теперь почти не приходили домой. Пробудут до конца службы в костеле, а когда его закрывают, отправляются друг за дружкой на кладбище, и такие печальные при этом, будто снова хоронят своего духовного пастыря. Подолгу стоят на коленях по обе стороны могилки с четками в руках, а затем усаживаются тут же, будто и не собираются возвращаться домой. Завтрак и обед им заменяют сухие хлебные корки, как попало, наспех засунутые в карманы.

Когда же под вечер канявские приживалы все же возвращались домой, на могиле вырастала другая странная фигура в широкополой, как у артиста, шляпе, в полуторном зипуне, иначе говоря, в какой-то хламиде с пелериной. Человек приходил и целый час напролет стоял, опершись на трость, которую он втыкал в могильный холм. Он не молился, и все же никто из сторонних, подглядывающих за ним, не осмеливался нарушить его самоотрешенности, благодаря которой тот казался не частицей этого кладбища, а спустившимся сверху привидением. И если кому-нибудь удалось бы заглянуть ему в глаза, он увидел бы, что они вздеты к небу, точно человек смотрел внутрь себя, а не вокруг. Что он видел там и что приводил в порядок? Одно лишь знаем определенно: в день, когда умер настоятель, алтарист вышел из костела вместе с Ваурусами последним, когда ризничий уже запирал двери, а также то, что служанка вынесла груду битого стекла, а в шкафу, где обычно стояли питейные принадлежности, виднелись лишь масленка да краюха ржаного хлеба. Дома он ни с кем не разговаривал и никого постороннего не принимал, лишь мерял шагами дорожку, уткнувшись в часослов, а к вечеру отправлялся на кладбище.