— Из-за него меня держат здесь, — сказал Ренневиль.
— А разве у вас есть основания жаловаться на плохое обращение?
— Можно ли жаловаться, когда имеешь дело с порядочными людьми?
Довольный этим ответом, Корбе направился к другому столу с ехидной своей улыбкой. Ему предлагали прохладительные напитки, от которых он неизменно отказывался. Время от времени он бросал взгляды на окна тюрьмы, за которыми смутно виднелись фигуры узниц, и похоже было, что нет для него ничего на свете милее внутренних помещений этой государственной тюрьмы. — Как же был построен этот мадригал? — спросил аббат Ренневиля, сдавая карты.
— По всем правилам жанра. Я передал его господину маркизу де Торси [55] Маркиз де Торси (1665–1746) — племянник министра Кольбера, с 1699 г. — министр иностранных дел.
, чтобы тот показал его королю. В нем был намек на объединенную силу Испании и Франции против союзников… И в то же время речь шла в нем об игре в пикет.
И тут Ренневиль прочитал свой мадригал, который заканчивался следующими словами, обращенными к северным союзникам:
Коль вы на Францию с Испанией пойдете,
Мы козырнем: у нас Четырнадцать и Пять!
Под этим следовало понимать Филиппа V [56] Филипп V — испанский король, внук Людовика XIV.
и Людовика XIV.
— Невиннейший мадригал! — сказал аббат де Бюкуа.
— Не скажите, — отвечал Ренневиль, — этот конечный стих в октаве и в александрине привел всех в восхищение. Но недоброжелатели в угоду моим врагам спародировали эти строки, переделав их так:
Тузом вы Францию с Испанией побьете —
Нас подвели Четырнадцать и Пять!
Посудите сами, господин граф, неужели бы я мог собственной рукой написать прямо противоположное тому, что только что написал в своем мадригале, да еще нарушая при этом меру в последнем стихе?
— Это было бы просто невозможно, — сказал аббат, — я подтверждаю это, ибо я сам поэт.
— Ну а господин де Торси отправил меня в Бастилию по одному лишь подозрению [57] …господин де Торси отправил меня в Бастилию по одному лишь подозрению… — Исторический факт. (Примеч. Нерваля) .
. Между тем я пользовался покровительством господина Шамийяра, которому не раз посвящал свои книги, он постоянно предлагал мне свои услуги.
— Подумать только, — задумчиво сказал аббат, — выходит, мадригал может довести человека до Бастилии?
— Мадригал?.. Да простое двустишие может открыть вам ее двери. Есть здесь один юноша… волосы его, правда, уже начали седеть… так вот, его из-за латинского двустишия долгое время держали в заключении на островах Святой Маргариты, а потом, когда господин де Сен-Мар, перед тем охранявший Фуке и Лозена [58] …охранявший Фуке и Лозена… ◦ Фуке Никола (1615–1680) — суперинтендант финансов; по обвинению в хищениях и заговоре против короля был приговорен к пожизненному заключению. ◦ Лозен — Антуан де Пигийем (1633–1723) — граф, потом герцог и пэр Франции; муж двоюродной сестры короля, герцогини де Монпансье. В результате придворных интриг впал в немилость, был заключен в Бастилию, а потом в Пиньероль, где вступил в сношения с Фуке.
, был назначен сюда комендантом, он привез этого юношу с собой, чтобы дать ему подышать другим воздухом. Этот юноша, а теперь уже немолодой человек, был одним из лучших учеников у иезуитов.
— И они его не защитили?
— Вот как это произошло. На стене дома, где помещалась парижская коллегия иезуитов, было начертано латинское двустишие во славу Христа. Позднее, когда иезуиты стали подвергаться нападкам кое-каких довольно влиятельных интриганов, они, чтобы обеспечить себе поддержку двора, вздумали устроить у себя большое представление, разыграв трагедию с хорами вроде тех, что давались некогда в Сен-Сире [59] …трагедию с хорами… в Сен-Сире. — Имеются в виду две последние трагедии Расина на библейские сюжеты — «Есфирь» (1689) и «Гофолия» (1691), написанные для пансиона благородных девиц, учрежденного госпожой де Ментенон в Сен-Сире, неподалеку от Версаля.
. Король и госпожа де Ментенон благосклонно приняли их приглашение. Всё на этом празднике было устроено с расчетом, чтобы напомнить им молодые их годы. За неимением девиц, которых в этом доме неоткуда было взять, переодели в женское платье самых юных учеников, а для хора и балета использовали артистов Оперы. Успех был такой, что очарованный, растроганный король дал позволение высокочтимым отцам написать на дверях их дома свое имя. И прежняя надпись: «Collegium Claromontanum societatis Jesu» [60] 20 «Клермонская коллегия Ордена Иисусова» (лат.).
изменена была так: «Collegium Ludovici Magni» [61] 21 «Коллегия Людовика Великого» (лат.).
. Молодой человек, о котором мы говорим, после этого рядом с латинским двустишием написал другое, в котором говорилось, что имя Иисуса Христа отныне заменено именем Людовика Великого. Вот это-то преступление он и искупает до сих пор.
Читать дальше