Льюис Уоллес - Вечный странник, или Падение Константинополя

Когда он наконец осадил коня у ворот княжны, район, в котором она жила, уже был захвачен. В смертном ужасе он соскочил на землю и бесцеремонно толкнул створки. В приемной зале было пусто. Неужели он опоздал? Или она уже в Святой Софии? Граф помчался в часовню — и там на одном дыхании благословил Бога, Христа и Богоматерь. Ирина стояла перед алтарем, окруженная своей свитой. Рядом с ней находился Сергий — из всех только они двое сохраняли присутствие духа. На плечах у княжны лежало белое головное покрывало, помимо этого, она была с ног до головы в черном. Бледность ее лица, вызванная, вне всякого сомнения, долгими неделями тревог и забот, слегка умалила данную ей от природы красоту, однако, похоже, горе и опасность лишь усилили благородное достоинство, которое всегда было присуще ее речам и манере.

— Княжна Ирина, — начал граф, поспешно проходя к ней и почтительно целуя руку, — если ты все еще согласна искать убежища в Святой Софии, прошу тебя, отправимся в путь.

— Мы готовы, — отвечала она. — Но поведай мне о судьбе императора.

Граф низко склонил голову:

— Ему более не грозят обиды и унижение. Душа его отошла к Богу.

В глазах ее блеснули слезы, и отчасти для того, чтобы скрыть смятение, она обернулась к образу над алтарем и произнесла тихим прерывающимся голосом:

— Пресвятая Богородица, прими душу его и пребудь со мной ныне, ибо судьба, меня ждущая, мне неведома.

Ее окружили молодые дамы и, встав на колени, огласили часовню рыданиями и сдавленными воплями. Граф, пытаясь сохранять самообладание, смотрел на них — и в кои-то веки почувствовал смятение.

Их было два с лишним десятка. Головы у всех были покрыты, однако по нежности кистей рук он мог представить себе их лица, а элегантный покрой одежд явственно выдавал их высокое рождение. Мало в городских стенах добычи, столь же лакомой для дикарей. Как в безопасности доставить их в собор, как защищать там? Корти привык решать боевые задачи, решимость стала его второй натурой; однако испытание предстояло тяжкое — никогда еще не случалось ему так растеряться.

Княжна завершила молитву к Богоматери.

— Граф Корти, — сказала она, — отдаю себя и сестер своих по несчастью под твое рыцарское покровительство. Позволь мне только призвать еще одну. Сергий, ступай, приведи Лаэль.

Еще одна!

— Господи, помоги! — невольно вырвалось у него, и призыв, похоже, был услышан. — Княжна, — заговорил он, — улицы захвачены турками. По пути сюда я видел, как они тащат пленников; судя по всему, они уважают право каждого на добычу. Возможно, и я могу рассчитывать на то же отношение. Принеси еще два покрывала — для того, чтобы связать всех дам вместе.

Она заколебалась, но он добавил:

— Прошу прощения, но по улицам вам придется идти пешком, выдавая себя за пленниц.

Покрывала тут же принесли, и княжна связала своих дрожащих спутниц попарно, а потом позволила связать себя саму с Лаэль. Сергия крепче прочих связали с дряхлым Лизандром, после чего домочадцы княжны двинулись в путь.

Женская часть процессии отчетливо осознала, что происходит, только когда оказалась на улице, — и дамы разразились слезами, рыданиями и громкими призывами к святым и ангелам милосердия.

Граф ехал верхом впереди; с каждой стороны колонны следовало по четыре его бербера, а шейх Хадифа охранял тыл; трудно было вообразить себе более безутешную группу пленников. Только веревки, протянутой от первой пары до последней, не хватало для полного сходства с рабским караваном, вроде тех, которые тянулись в тот день почти по всем улицам Константинополя.

Рыдающему кортежу то и дело случалось разминуться с бандами мародеров.

Им встретилась другая цепочка, двигавшаяся в противоположном направлении: женщин и детей, женщин и мужчин — всех гнали, точно скотину, жалобы их разрывали сердце. Тех, кто падал или спотыкался, избивали. Казалось, невозможно представить себе большего варварства.

Один раз графа остановили. Воин высокого ранга, в сопровождении телохранителей, приветствовал его по-турецки:

— Богатая тебе досталась добыча, друг.

Незнакомец подошел ближе.

— Даю двадцать золотых монет вот за эту, — заявил он, указывая на княжну Ирину, которая, по счастью, не понимала его слов. — А за эту — пятнадцать.

— Ступай своей дорогой, да поживее, — сурово отвечал Корти.

— Ты мне угрожаешь?

— Да, клянусь Пророком — угрожаю своим мечом и падишахом.

— Падишахом? Ох ты! — Незнакомец побледнел. — Велик Аллах, и да славится имя его!